Загон

— Предполагаешь, что все же надо в него заглянуть? Ну, возможно, ты и прав, — согласился я и подумал, что как-нибудь, если выпадет подходящий случай, покопаюсь в компьютере Павла.

Мы распрощались, и я отправился спать. День, что и говорить, выдался не из легких, и полноценный отдых был просто необходим. Ночь прошла на удивление спокойно, мне не снились кошмары, я не шарахался по квартире от бессонницы, а мой организм торопливо набирался сил и готовился к новому дню и новым событиям.

Субботнее утро началось прекрасно. Солнце требовательно разбудило меня, заглянув в окно, я проснулся бодрым, и, несмотря на вчерашние грустные события, настроение было хорошим. Сегодня я, наконец-то, собрался съездить в больницу к Дине. Всю неделю я был занят похоронными делами, ничего не успевал, и к моему великому сожалению не смог ни разу выбраться к ней. Я лишь каждый день созванивался с Сергеем и расспрашивал его о Динином состоянии. И вот, два дня назад Сергей сообщил мне долгожданную новость о том, что моя подруга, а его жена, пришла в сознание. Поначалу к ней, естественно, никого, кроме Сергея не пускали, и впервые за все это время я был этому даже рад, потому как выбраться все равно бы не смог. Но сегодня у меня было негласное разрешение на визит, поэтому, умывшись и наскоро позавтракав, я помчался в больницу, не забыв по дороге заскочить на рынок и купить у старушек-огородниц огромный букет пионов, любимых Дининых цветов. Июнь, месяц расцвета пионов, стоял в разгаре, Дина обожала этот месяц. И хотя всюду считается, что пионы — цветы весенние, в нашем городе они появляются лишь в самом конце мая и продаются в течение всего июня. К тому же, эти прекрасные растения символизируют пробуждение жизни, что было на сегодня весьма актуальным для Дины.

Мне вспомнился древний миф, рассказанный моей подругой об этом цветке. Якобы он получил свое название в честь молодого врача Пеона, который отваром и каплями из бутонов этих цветов излечивал всевозможные болезни. Удалось излечить ему и бога подземного царства Аида от ран, нанесенных тому Гераклом. Учитель Пеона Эскулап, бог врачевания, узнав о заслугах молодого человека, позавидовал ученику и решил отравить Пеона. Но Аид, в качестве награды, превратил юношу в прекрасный цветок, который и получил его имя. Помнится, я все время спорил с Динкой о сомнительности подобной награды, а она смеялась своим дивным смехом и говорила, что тоже хотела бы стать цветком. Боже, как давно это было, как будто в другой жизни…

Минул уже почти месяц со дня трагедии, произошедшей с Диной. После услышанных от Сергея слов «пришла в сознание», я ожидал, что мы сможем с ней поговорить. Но… выглядела Динка ужасно! Жутко похудела, она ведь не могла питаться сама, ее кормили через капельницу, организм сильно ослаб и принимал лишь малую часть того, что вливали ей искусственным путем. Она и сейчас была опутана различными трубками, и из-за разрыва бронхов дышала через аппарат искусственной вентиляции легких. Сколько предстояло ей лежать здесь с этими трубками, было известно одному Богу.

Бедро ее левой ноги было заключено в аппарат Илизарова, непонятная конструкция из спиц и металлических колец проглядывала сквозь легкое одеяло, а правая рука Дины была загипсована от кисти до предплечья. Мне казалось, что в настоящее время силы ее организма брошены по большей части на поддержание жизни, а какие-то там процессы регенерации пока были для него не столь уж и важными. И именно поэтому, ушибы, синяки и гематомы отступали очень медленно, и тело Дины все еще было покрыто желто-зелеными пятнами. Ее чудесное лицо, в результате глубоких порезов осколками зеркала, было обезображено уродливыми бордовыми шрамами, правый глаз закрывал пластырь, и все, что она могла сделать, так это только поддергивать веком левого, когда давала понять, что слышит меня.

В растерянности я даже не знал, что ей сказать, произнес пару каких-то общих, жизнеутверждающих фраз, пообещал после выписки и выздоровления осуществить её давнюю мечту и свозить в Абхазию. Заграничные поездки были ей давно не в диковинку, а вот Абхазия оставалась некой далекой мечтой. Я говорил ей о том, что нас ожидает много красивых и романтических моментов в жизни, а сам каким-то шестым чувством осознавал, что, скорее всего, никогда и ничего этого уже не будет. Может быть, в силу своей внутренний неуверенности и слова мои звучали фальшиво и неубедительно, и я бессильно смотрел, как по Динкиным щекам изредка скатывались слезинки, старательно поддерживая в себе зыбкую надежду, что это она просто устала от длительной боли и ощущения полной беспомощности. Я держал ее за руку, и не мог ощутить той мощи жизненной энергии, которая всегда исходила от Дины в той, другой жизни, до злополучного падения лифта.