Заговор

— Погоди секунду, — жестом Художник привлек внимание стоящих у скамьи громил, — пойдите поиграйте, и людям скажите, пусть погуляют, а то прогулка скоро закончится, а они воздухом не подышали.

Подождав, пока громилы отошли от скамейки, он продолжил:

— Это что же может меня, по твоему мнению, в угол загнать? Заинтриговал, надо признаться, ты мне все больше и больше интересен становишься.

Я чуть помедлил предельно четко формулируя в голове мысль.

— Я не знаю ни тюремных, ни блатных или как там они называются порядков и не очень разбираюсь в системе ценностей, по которой живет тюрьма. Но того, что я знаю, достаточно, чтобы понимать, что мужчина, вступивший в однополую связь перестает быть уважаемым. Скажем так, принимающая сторона процесса перестает быть уважаемой, верно?

— Перестает быть уважаемым! — Старик расхохотался. — Точно, перестает быть уважаемой! Ну ну. Дальше!

— А если контакт произошел непреднамеренно, без воли человека? Что тогда?

— Тогда, ха ха, принимающая сторона в любом случае, ха ха, перестает быть уважаемым. А с тем, кто такой контакт сделал будет разборка. Если обоснует свое право опустить — все нормально. Если это беспредел — ну, ответит и он.

— Ага, значит я правильно прикинул. А вот если кто-то съест сперму, это же будет контактом? Даже если непреднамеренно?

— Тьфу, что за гадость. Если кого-то так опустят — ну жаль человека, но знать судьба у него такая. Хотя и автору подставы я очень не завидую, он очень пожалеет о содеянном.

— Дедушка, ты мне в начале встречи картину нарисовал. Теперь я понимаю, почему тебя Художником зовут. А вот позволь, и я тебе картинку нарисую. Представь некую тюрьму, на кухне которой работает некий маленький и насквозь несчастный человечек. А несчастный он оттого, что любит свою жену и своего ребенка, которые остались на воле, и живут они бедно, и будущего у его ребенка радостного совсем не предвидится. И вот приходит к этому маленькому несчастному человеку искуситель. И предлагает купить его жизнь за новую квартиру для его семьи, и, ну например, за деньги на институт для ребенка. Как думаешь, продаст этот маленький человечек свою жизнь за это?

— Не нравится мне твоя картинка, но полагаю да, найдется такой человечек, кто за крошку радости для семьи себя не пожалеет.

— Вооот. Ты сам сказал, что вертухай тридцать тыщ в месяц получает, значит этот человечек за квартирку, а если еще и у моря, да за возможность ребенку в институт поступить, думаю ухватится. А и нужно ему всего та за это дело объявить как можно большему количеству людей, мол, плохой я человек, извращенец, год как самоудовлетворяюсь на тюремной кухне и выплескиваю все в кашу и суп для арестантов. Что тогда будет?

Скулы Художника побелели, он сжал кулаки и с яростью смотрел на меня.

— Такой человек будет очень долго и мучительно умирать.

— А что с тюрьмой? Что с теми, кто этот год в тюрьме сидел и кашу ел?

— Полагаю, хорошего для них тут мало. А скажи мне, тебе когда эта идея в голову пришла?

— Ты про то, что если меня сейчас убить, так и проблемы не будет? Я не исключаю такой исход. Но я надеюсь, ты все же примешь взвешенное решение и согласишься и от меня калым получить, и заказчиков своих не обмануть, а так, чуть поджулить. Мое предложение ведь больше под заказ ложится, чем мое убийство? Ты же сам подтвердил, что убивать тебе меня строго настрого не рекомендовали? — Я старательно избегал острых углов в речи, но все же видел, что мой собеседник вот вот готов взорваться и выплеснуть на меня весь свой гнев.

Старик разжал кулаки и, запрокинув голову вверх, посмотрел на небо.

— Знаешь, почему меня Художником назвали? Не потому, что я тебе образы в картину сложил, нет. Я во всем гармонию ищу. Искусство, это же гармония. А искусством может быть не только живопись, литература, музыка. Искусством может и жизнь быть. Работа. Или вот, сидение. Это тоже искусство. Убийство, оно тоже может быть искусством, я по себе знаю.

Художник задумчиво почесал затылок, потом несколько мгновений смотрел в небо, на бегущие за решеткой облака, при этом он с какой-то непонятной мне радостью щурился и лицо его даже чуть посветлело, как будто он перестал напрягать все мышцы и лицо его под сухой старческой кожей, разгладилось. И лишь у глаз остались мелкие глубокие морщины.

— Мне как-то книга попалась. По названию думал она про зону. Так и называется, «Колония нескучного режима». Есть там такое описание гармонии. Человечек один становится спиной к креслу и, значит, шаль через плечо на это кресло кидает. И так эта шаль красиво, а главное естественно, на этом кресле повисает, что прям глаз не отвести. И сколько ни пробуй специально так платок по креслу разложить — шишь у тебя получится, все одно складки не естественно будут смотреться. Так вот, высшее искусство — это как раз так шаль нарисовать, чтобы искусственности в картине не было.

Старик снова замолчал.