Заговор Алого Первоцвета

– Невелики, – сказал Лукас. – Эти новые граждане выполняют свои новые обязанности с особым рвением. Если у кого-то есть в тюрьме какие-то дела, то они известны охранникам. Это как сеть бывших «однокашников». Сомнительно, что сможем использовать блеф, чтобы попасть во двор, а если мы попытаемся пробиться без нужного снаряжения, то уже на полпути к башне на нас насядет весь гарнизон.

– Ладно, о штурме Бастилии можно забыть, – сказал Финн. – Что оставляет нам возможность попытаться заполучить его, когда его выведут наружу.

– Что должно произойти в любое время между десятью часами и полуднем завтрашнего дня, когда он должен быть казнен, – сказал Лукас. – Они выведут его во двор тюрьмы, посадят в повозку для осужденных и повезут под охраной по самому прямому пути к площади Революции. На всем маршруте должно быть множество зевак, раз уж Лефорта так сильно любили. Это значит, что повозка будет ехать не слишком быстро.

Финн кивнул.

– Я бы сказал, чуть быстрее скорости ходьбы, просто чтобы дать всем шанс плюнуть в маркиза. Если мы собираемся его похитить, то это должно произойти где-то между площадью Революции и Бастилией.

Лукас задумчиво сжал губы.

– Главной проблемой будет толпа, – произнес он. – Мы не сможем захватить тележку и погнать прочь, потому что никогда не прорвемся сквозь толпу. Если мы попытаемся вытащить его из повозки, они разорвут нас на куски, прежде чем мы успеем пройти несколько ярдов.

– Эту идею вычеркиваем, – сказал Финн. – Что оставляет нам площадь Революции. Толпа там будет более плотной, чем где бы то ни было на маршруте.

– Это может сработать на нас, – сказал Лукас. – К тому времени, как Лефорт туда доберется, возбуждение толпы будет зашкаливать. Нам нужна массовая истерика и замешательство. Что-нибудь, что сведет их с ума настолько, что они побегут во всех направлениях. Если мы сумеем создать что-то вроде диверсии на площади, то сможем схватить Лефорта и потеряться в толпе. Все, от нас требуется, это вытащить его с этой площади. Потом мы отведем его на конспиративную квартиру, вырубим с помощью твоего кольца, и пусть Фицрой перенесет нас в Булонь-сюр-Мер. Но нам понадобится что-то, чтобы замаскировать Лефорта, пока мы не сможем вытащить его с площади.

– Это запросто, – сказал Финн. – Мы можем накинуть на него шаль и плащ. Осталось придумать нашу диверсию. Огонь подойдет?

– Слишком рискованно, – сказал Лукас. – Мы же не хотим, чтобы кто-то погиб ненароком.

– Мы можем предпринять шаги, чтобы минимизировать эту возможность, – сказал Финн. – Не забывай, у нас есть дополнительная рабочая сила. У нас наготове члены лиги Барретт, Мур, Смайт-Питерс и братья Бирн. Все, что нам нужно сделать, это выбрать подходящее здание, в котором один из парней разведет небольшой костер, от которого будет много дыма, а потом внезапно оно все будет охвачено огнем. Нам понадобится приличное пламя, чтобы отвлечь всеобщее внимание. У нас достаточно времени, чтобы выбрать место, проинструктировать ребят и начать делать коктейли Молотова. Это должно сработать.

– Надеюсь, – сказал Лукас. – Ну, в любом случае, в данный момент я не могу придумать идею получше этой. Идем, надо выбрать место.

В десять тридцать тюремщики открыли камеру Лефорта и вывели ошеломленного маркиза во двор Бастилии. Аристократ не спал всю ночь. Он провел то, что считал своей последней ночью на земле, в молитвах. Человек, который до этого видел в религии лишь пустую риторику, Лефорт в последние часы своей жизни обрел веру. У него не было надежды, вообще никакой. Он слишком хорошо знал, как сильно люди его ненавидели и насколько оправданной была эта ненависть, и понимал, что не может ожидать пощады. Он знал об этом, когда его арестовали в тот самый момент, когда ему казалось, что он сумеет осуществить свой побег. По иронии судьбы, за день до того, как он должен был умереть, он узнал, что человек, который был ответственен за его арест, вскоре последует за ним по ступеням, ведущим к гильотине. Один из стражников рассказал ему, что сержант Бибо тоже был брошен в камеру в северной башне за то, что позволил сбежать герцогу де Шали. Стражник, кровожадный старый крестьянин, нашел эту иронию забавной, но сам факт того, что Бибо должен был умереть, не принес Лефорту никакого утешения. Вместо того, чтобы постоянно думать о том, что человек, который привел его к этой судьбе, разделит ее, Лефорт думал о де Шали, старике, который добился своей свободы. Это казалось чудовищно несправедливым. Жизнь де Шали шла к закату, ему оставалось недолго. Лефорту же было тридцать семь, и он был в расцвете сил.

Он был очень напуган, но теперь страх испарился. Лефорт оцепенел. Он нашел это необычайно загадочным. Снова и снова он думал про себя: «Я скоро умру. Почему я ничего не чувствую?»