Восемь восклицательных знаков на семь предложений хорошо передают силу этих эмоций, у которых нет теперь выхода в каком-нибудь зверском поступке. Простакова, урожденная Скотинина, все делает по-зверски: по-зверски ненавидит и по-зверски любит. «Невежда без души – зверь», – говорит о таких Стародум.
Главный конфликт классицизма, как известно, – конфликт между долгом и страстью. Простакова выступает в комедии в нескольких функциях, подразумевающих исполнение некого долга: она помещица, жена и мать. Установленная Правдиным опека – результат того, что Простакова живет не долгом, а ничем не сдерживаемыми страстями. Диагноз ставит резонер Стародум: «Вот злонравия достойные плоды!» Особенно убедительна ее искренняя, глубокая, но вполне животная материнская любовь; именно здесь она и получает наиболее чувствительный удар.
Софья принадлежит к персонажам совсем другого толка, положительно прекрасным; соответственно, и речь ее носит другой характер. Вот, например, ее реплика из I действия:
Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего не знали, которого я люблю и почитаю, как отца моего, на сих днях в Москву приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
Из трех предложений – два сложные, причем второе таково, что не могло быть произнесено ни в каком разговоре. Это чисто книжная речь. Это была бы достоверная фраза из письма, но представить себе девушку, так ораторствующую в бытовой беседе, не представляется возможным. Это идеальный, как и сама Софья, но неживой язык. К тому же Софья до такой степени благовоспитанна, что, даже увидев внезапно своего возлюбленного, неизвестно как попавшего в имение Простаковых, крайне сдержанно выражает свои эмоции («Милон! тебя ли я вижу?»). Фонвизин задал ей такую интонацию, что только речью, как это было с Простаковой, выразить ее эмоции он не может и вынужден добавлять ремарку («
Правдин. Лишь только из-за стола встали, и я, подошед к окну, увидел вашу карету, то, не сказав никому, выбежал к вам навстречу обнять вас от всего сердца. Мое к вам душевное почтение…
Стародум. Оно мне драгоценно. Поверь мне.
Правдин. Ваша ко мне дружба тем лестнее, что вы не можете иметь ее к другим, кроме таких…
Стародум. Каков ты. Я говорю без чинов. Начинаются чины, – перестает искренность.
Правдин. Ваше обхождение…
Стародум. Ему многие смеются. Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…
Правдин. А я слышал, что он в военной службе…
Стародум. В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные. Воспитание дано мне было отцом моим по тому веку наилучшее. В то время к научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову.
Правдин. Тогдашнее воспитание действительно состояло в нескольких правилах…
Стародум. В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
Правдин. Вы говорите истину. Прямое достоинство в человеке есть душа…
Стародум. Без нее просвещеннейшая умница – жалкая тварь. (
Правдин. Вашу племянницу. Я это знаю. Она здесь. Пойдем…