Заговор букв

Блоковская девушка не может и не хочет превращаться в животное, которое «нянчит, работает и ест», и «выраженья тупого терпенья» на ее лице мы не увидим. Самосознание ее выше (видимо, в том числе и потому, что она не из крестьян, а скорее всего из мещан, хотя социальное объяснение в любом случае недостаточно), и чем оно выше, тем острее она воспринимает свое унижение и невозможность вырваться из пошлости и рутины. Надо сказать и то, что если за стихотворением Некрасова и мечтой его героини – все-таки судьба Дуни из «Станционного смотрителя», то здесь эти ассоциации не возникают, потому что Блок не предусматривает такого исхода ни в коем случае. Истолковать 4-ю и 5-ю строфы можно как минимум двояко: если это происходит тогда, когда девушка еще жива и ждет на платформе «прекрасного принца», то ждать бесполезно, потому что «молчащие» желтые и синие (I и II класс) вагоны, особенно по сравнению с «поющими» зелеными (III класс), вряд ли поэтичнее платформы, блеклых кустов и жандарма, а вместо прекрасного принца, который, разумеется, не в третьем же классе ездит, там встают какие-то «сонные», нисколько на него не похожие и не могущие ей дать ожидаемого. Если же эти две строфы – своего рода «прямое включение», то есть поезд идет мимо мертвой героини, а затем мы вновь в шестой строфе возвращаемся во время, когда она была жива, то это несколько меняет композицию, но ничего не меняет по сути, то есть железная дорога ничего не могла дать ей хотя бы потому, что она железная, и гусара, даже самого благонамеренного и симпатичного, она «мчит» с гораздо большей неумолимостью, механичностью, «железностью», чем тройка – корнета. Корнет при желании мог бы поворотить тройку, но представить себе гусара, срывающего стоп-кран, в блоковской эстетике невозможно.

Романтик Блок не только не призывает героиню к неизбежному компромиссу, как Некрасов, наоборот, делает ее последовательной максималисткой. Если осуществление идеала невозможно, то невозможна и жизнь. И обращается в конце стихотворения Блок уже не к мертвой героине, а к людям, ее окружающим:

Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно…

Равнодушную толпу (а какой еще может быть толпа?) Блок, естественно, презирает: она ведь и есть воплощение пошлости, «грязи», которой раздавлена героиня, чью боль автор ощущает как свою.

И тут пора задать вопрос: а что это за героиня, что вообще в лирике Блока означает женский образ? Несколько схематизируя, можно сказать, что в лирике Блока постоянно присутствуют два все время трансформирующихся образа – мужской и женский. К 1910 году (год написания рассматриваемого стихотворения) Прекрасная Дама уступает место то блуднице, то Незнакомке, то России, то жизни и т. д. Поэтому любой женский образ-символ вызывает в памяти и все предыдущие значения. Образ русской женщины у Некрасова постепенно становился символом, вбирая в себя значения Музы, России и т. д., а у Блока образ женщины, являясь символом изначально, углубляется за счет напоминания о ряде других значений. И весьма соблазнительно посчитать, что в квазинекрасовском стихотворении «На железной дороге» в число значений символа может входить Россия. Только блоковское решение пессимистичней, а героиня – решительней, и острота конфликта между мечтой и действительностью несовместима с жизнью.

Нужно добавить еще следующее: как «Тройка» прекрасно поддается анализу, если обратить внимание на глаголы, так в стихотворении Блока ключевую роль играют эпитеты, недаром 14 эпитетов вынесено на конец строк и рифмуются (всего эпитетов в стихотворении 25). Последний из эпитетов, вынесенных в конец строки, мы встречаем в седьмой строфе:

Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая…

Так дорога от названия стихотворения до последнего из рифмующихся эпитетов становится вполне ясной.

3

В. Ф. Ходасевич, если брать его зрелое творчество в целом, для ХХ века сделал то, что для XIX сделал Некрасов. Когда поэт пишет:

И каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку, –

он осмысляет свою роль именно так. Некрасовская традиция достигает своего расцвета именно в творчестве Ходасевича и через него уже воспринимается в конце века. Есть соответствия и на уровне ряда стихотворений, например «An Mariechen», как и блоковское «На железной дороге», тоже явно опирается на «Тройку» Некрасова. Как и Некрасов, Ходасевич начинает стихотворение вопросом, даже двумя:

Зачем ты за пивною стойкой?
Пристала ли тебе она?