Заговор генералов

– Коль удостоен я такой чести... – почтительно, но и с оттенком сожаления вздохнул офицер. Подумал: "Пятница как в воду глядел. Даже почти те же слова: "в узком кругу" – "в интимном кругу"..."

На загородной даче Рябушинского собралось всего человек двадцать. Но что удивительно – ни одного военного. Один лишь Антон был в погонах. Дача разительно отличалась от городского особняка. Там – мрамор, бронза, лепные потолки, витражи. Здесь – дерево. Грубо оструганные золотистые доски – и полы, и стены, и потолки. Даже столы и скамьи из свежего, пропитанного лаком дерева, пахучей сосны и лиственницы. Лиственница напомнила ему Забайкалье. Вечер был спокойный, безветренный. Слуги вынесли огромный, тяжелый стол на стриженую лужайку, обрамленную березами. Раздули многоведерный самовар. Стол не был покрыт скатертью: лишь под тарелками и приборами льняные салфетки. Впрочем, сами приборы, вазы, салатницы фамильного серебра, хрусталя и китайского фарфора. Всем собравшимся хватило места за одним столом.

"Ну-с... Так где же и когда?.." Но поначалу разговор пошел о каком-то Захарии Жданкове: хитрец, воспользовавшись недородом хлебов в одних губерниях, скупил зерно в других, урожайных, а теперь кум королю, уже начал заламывать фантастические цены.

– Ох, Захарий, оборотистый мужик... Да как бы не подорвал его дело закон о хлебной монополии, о передаче зерна в распоряжение государства: закон-то уже утвержден.

– Не поспеют... Что там Захарий! Он нашенский. А вот с союзничками что делать? Золотишко-то российское в Англию уплыло: три миллиарда! Это вам не...!

– А ты как хотел? Без гарантий под долговые обязательства? Вот мне ты бы без расписки дал?

– Тебе и миллионы на слово дам, истинный крест!

– Не-ет, дружба дружбой, а денежки врозь. Слову – вера, а денежкам счет. А Керенскому ты выложишь в долг, хоть под десять процентов?

– Э, шалишь! С кого потом взыскивать?..

Разговор был любопытный. Иной, чем там, на Спиридоновке, но тоже все "около". Однако с одной фразы он словно бы устремился в другое русло и сразу стал жгуче интересным:

– Вот ты, Петр Петрович: "Нужна костлявая рука голода и народной нищеты". Как понимать?

Рябушинский ничего не ел и не пил с общего стола. Слуга поставил ему отдельно нечто бесцветное, перетертое, процеженное. Хозяин отпил из стакана, поморщился. Оглядел всех желтыми глазами, попеременно останавливаясь на Путилове, Прохорове и других, поднял растопыренные тонкие, жилистые, с сучьями-суставами пальцы:

– Совдеповский лозунг восьмичасового рабочего дня – бред. Опутывание наших капиталов прямыми налогами – чушь. Наше правительство перерешит по-другому. А сегодня нужно закрыть заводы и фабрики! – он загнул один палец. – Под разными предлогами: нет материалов, нет заказа, ненужность для обороны, чрезмерность требований фабричных. Найдете предлоги сами. Но к концу августа – началу сентября нужно, чтобы миллионы этой черной рвани оказались на улице!

– Так это ж палка о двух концах. По нам же и ударит!..

– Влетит самим в копеечку!..

– Не до жиру. Подтяните кушаки, – оборвал Рябушинский. – И не только в Питере да в Москве: закрыть шахты в Донбассе, заводы на Урале. Чтобы никуда пролетарии не могли сунуться.

– Дак ведь на фронте отразится! Без патронов! Без портянок!..

– Наш фронт здесь, – Рябушинский мельком глянул на поручика. – В конечном счете этим мы поможем и фронту. Дальше, – он выпятил второй суставчатый палец. – В самые ближайшие дни начать разгрузку Петрограда. Вывезти "Пулемет", "Новый Парвиайнен", "Русско-Французский", "Шпигель", "Рессору". Хорошо бы и "Айваз", и твои, Путилов, и Металлический. Причина ясная: самые смутьянские. А объяснение простое: по условиям обороны. Фабричных брать самую малость, высшего класса. Остальных – в шею, на улицу. – Он загнул второй палец. – Дальше. Нам необходимо окончательно определить свое отношение к Государственному совещанию.

– По-моему, уже решили, – буркнул Родзянко, все это время молчавший и ревниво поглядывавший из-под нависших век на Рябушинского: по праву хозяина главенствовал за столом Петр Петрович.

– Решили... – то ли повторил, то ли передразнил желчный старик. – А что решили?

– Что в русской действительности смелые решения может принимать только один человек, – ответил Родзянко.

– Профессор Ключевский, всеми нами признанный авторитет в российской истории, утверждает, что абсолютная монархия есть самая совершенная форма правления, если бы, к сожалению, не случайности рождения, – подал голос и Милюков. – Однако же вряд ли кто-нибудь осмелится нынче поднять флаг, на коем будет начертано: "Да здравствует монархия!"

– Выбирать форму правления Россией оставим Учредительному собранию, до него времени у нас еще достанет, – ответил Родзянко. – Не в этом суть. Я полагаю, что Петр Петрович имел в виду иное: на Государственном совещании или после него будет поставлена точка.

– Вы правильно поняли, – Рябушинский, скривившись, сглотнул слюну. Антон подумал, что она у него горькая. – Я и говорю: да или нет?

В его поднятой руке оставались оттопыренными два пальца.