Заговор генералов

– У ты, ёшь-мышь двадцать! – разбудил его на рассвете зычный голос. Еще не открыв глаз, не увидев, Антон узнал: Шалый!

– Хо-хо, Тимофей Терентьич! Вот так встреча!

Тут же вспомнил, зачем здесь он, а значит, и есаул. Но, посмотрев на вошедшего, с трудом признал в нем бравого казака-рубаку: громадный краснорожий и красноволосый детина, усы ухарски закручены кольцами – однако ж одет! Лакированный козырек картуза надвинут на самые брови; косоворотка, белая на черных пуговицах; замусоленная куртка, брюки заправлены в сапоги с отворотами. Слободской рубаха-парень, да и только!..

– Артиллерист? – признал Шалый, – Антон Владимирович?

Глаза его были налиты кровью, из пасти напорно несло перегаром, а в руке была еще не откупоренная бутыль этак в полведра. Он с маху поставил ее на стол. Путко подивился, как она не разлетелась вдребезги.

– Не признать! Казачий офицер, георгиевских и прочих орденов кавалер и вдруг в картузе!..

– Ишь ты, едрена вошь!.. – Тимофей тяжело опустился на кровать, продавив пружины. – А ты чего напялишь: может, бабские панталоны?.. Насмехается!.. Не в тряпках дело – в душе, которая горит и жаждет!

Он выдвинул из-под кровати чемодан, открыл, достал металлические стаканчики:

– Опохмелимся, – разлил из бутыли водку. – Жжет!.. А ты тоже, значит, с трусцы-рысцы на галоп перешел? – протянул Антону стаканчик.

– Натощак не принимаю.

– Была б честь предложена. Ну, бывай! – казак выпил, крякнул, отер усы кулачищем. Вспомнил с пьяной обидой: – "Картуз"! Ежели сам председатель совета "Союза казачьих войск" атаман Дутов рабочую робу надел, так и мне не зазорно!

– Да неужто сам Дутов?

– Шалый николи не брешет! Видел своими гляделками, вот те крест! Под большевика-агитатора речи произносит – как язык не занозил?.. Да и я-т под сицилиста, мать его!.. И ты, артиллерия, не выкобенивайся – маршируй в двадцатую: там тебя переобмундируют и переименуют, будь здор-ров!..

Действительно, надо было объявляться. Поручик привел себя в порядок, натянул офицерскую гимнастерку с крестами:

– В двадцатой, говоришь, наши отцы-командиры?

– Иди-иди на рысях!..

За спиной Антона снова забулькало. Он постучал в дверь двадцатого номера. Услышал:

– Войдите!

Это утро приготовило ему еще одну встречу, куда более неожиданную, чем с Тимофеем Шалым: мужчина, поднявшийся с дивана, был не кто иной, как Олег Лашков – его однокурсник по Технологическому институту и близкий приятель, оказавшийся, как Антон узнал позднее, секретным сотрудником охранки. Они не виделись с седьмого года. Позже Антон слышал, что Олег благополучно окончил Техноложку, получил должность в правлении путиловских заводов, преуспел. А что известно Лашкову о нем?..

Бывший однокурсник глядел на вошедшего офицера выжидательно, не узнавая. Он тоже был обряжен то ли под приказчика, то ли под мастерового. "Лашков, как и Шалый, был рыжий. Со светлыми, навыкате глазами, с не принимающей загара красной, в конопатинах физиономией. Он почти не изменился со студенческих лет.

Антон решил первым перейти в наступление:

– Не признаешь, Олег... как тебя там, Иваныч, что ли?

– Не может быть! – пригляделся Лашков. – Неужто ты, чертов сын?.. Ух ты, какой стал! Медведище!

– Вот через сколько лет довелось... – Антон свободно сел. – Слышал, слышал, как же! Чуть не в управляющие у Путилова вознесся!

– Ну, не так высоко. А все же. Ты-то где пропадал все эти десять лет? Как в воду канул.

"Ага, не знает!.."

– Так я ж, как уехал тогда во Францию, так и заканчивал в Париже. Потом пригласили в фирму "Бразье – Белвилль", так у них и застрял до самой войны.

– О, Пари, о, Пари!.. – напел Олег. Он казался таким же беспечным, как в те давние времена. – Вернулся, чтобы сражаться за отечество?

– Как видишь. А ты освобожден от службы, поскольку незаменимая у Путилова персона?

– Ошибаешься! – рассмеялся приятель. – Тут я тебя общелкал: хоть и два у тебя "Георгия", а поручик. Я же – ротмистр.

– Кавалерист? – изумился Путко. В стародавние времена Лашков не питал страсти к верховой езде. Но тут же вспомнил: звание "ротмистр" – не только в кавалерии, оно было и у офицеров отдельного корпуса жандармов. – Ах, вот ты где служил!

– Угадал, да не совсем: не в департаменте, а в военной контрразведке.

– Понятно... Теперь дело прошлое, все трын-травой поросло... А признайся: был ты слухачом тогда, в шестом-седьмом?

– Когда вы все колобродили? Признаюсь: был.

– И много тебе за доносы платили?

– Смешно вспомнить: гроши. На карманные или просто на обед. Дело не в этом. Не хотелось мне прозябать. Я, как ты помнишь, из мелкотравчатых – ни отца-профессора у меня не было, ни матушки-баронессы. Кстати, как поживает твоя милая матушка?.. Департаментские помогли мне с устройством на службу. Без их протекции не видать бы мне путиловских заводов, как тебе своего затылка.

– Ну что ж... Выходит, своей шкурой я помог твоей карьере.

– Что с тебя было взять? – рассмеялся Лашков. – Ты был так, на побегушках у настоящих подпольщиков.

– А вот здесь, – Путко поскучал себя по груди, – не скребло?