Заговор генералов

– Скоро австрийцы снова попрут. Впустую снаряды не расходуйте: у нас осталось по десятку шрапнелей и гранат на орудие на полчаса работы, а беглым – на пять минут.

И напоследок вместо напутствия:

– Все уяснили, прапор? Если вопросов нет, исполняйте. Без приказа не отходить. Бог в помощь!

Обескураженный таким неожиданным оборотом дела, Антон оставил наблюдательный пункт и начал пробираться к окопам арьергарда. Он не одолел и трети пути, как вокруг загрохотало, завыло, застенало. Ему показалось, что весь этот зловещий рев обрушился на него одного, что все эти пули, снаряды и мины летят в него. Он прижался к земле, не в силах сделать ни единого движения. Еще никогда в жизни, даже в дни своих блужданий по тайге после первого побега с каторги, так не жаждал он, чтобы земля укрыла и защитила его. Он не знал, сколько прошло времени – минута или час. Но сквозь страх до его сознания дошло, что огонь ведут оттуда, из-за реки, а в передовых окопах нет корректировщика и командир батареи ждет от него наводки на цель. Он пополз, неумело загребая руками, обдирая колени, путаясь в полах шинели. И только совершенно истративший силы и взмокший, оглядевшись, понял, что стреляют в стороне и снаряды проносятся высоко над ним. Бравый прапор!..

Он скатился в окоп, кому-то на голову. Получил пинка. Услышал испуганное: "Виноват, вашбродь!" И окончательно пришел в себя. Разыскал телефониста. Из планшета убитого корректировщика взял карту. Только успел кое-как разобраться в ней – австрийцы пошли в атаку.

– Пехота противника в квадрате двадцать пять – семнадцать... Недолет триста метров... Левей ноль – сорок... Прицел сто... Огонь! Огневая точка... Прицел... Огонь!

Но внутри оставалось сосущее, мерзкое чувство страха.

Цепи высыпали к берегу реки. Голубые фигурки устремились к мосту. Огонь с той стороны сосредоточился на русских окопах.

– Пехота на мосту! Прицел больше два!.. – истошно орал он.

Телефонист, согнувшись в три погибели, передавал. Батарея отвечала редким огнем. Австрийцы по неуязвимому мосту и вброд перебрались на этот берег. Они приближались. Уже были видны пятна их лиц. Воздух прорезал свисток:

– Рота-а! За мной!

Солдаты полезли из окопов и, держа наперевес винтовки с примкнутыми штыками, утробно крича, бросились навстречу голубым фигурам. Антон и телефонист остались в окопе. Из ниши доносились стоны. Его снова охватил страх.

Австрийцы не выдержали штыковой контратаки, повернули назад, по мосту, прямо через реку – на тот берег. Наши солдаты на развернутых шинелях, держа за концы, несли раненых и убитых. Убитым оказался и ротный командир.

Снова ударили из-за реки пушки. Антон корректировал. Опять появились голубые фигурки и над окопами зазвучал свисток.

После третьей атаки пронеслось:

– Нема ахвицеров! И взводных выбило!.. Он передал по телефону:

– Рота осталась без офицеров. Услышал в трубке незнакомый резкий голос:

– А вы кто? Берите роту на себя. Продержитесь еще час.

Австрийцы начали выбегать из прибрежных садов, спрыгивать в воду, поднимая над головами винтовки.

– Пехота противника в квадрате двадцать пять – шестнадцать. Прицел сто... Огонь! – передал он на батарею и с отчаянной решимостью выхватил наган. – Рота-а! Приготовьсь!

К нему оборачивались. Багровые, грязные лица с налитыми кровью глазами. Он выждал, когда дистанция сократилась:

– Рота-а! За мной!

Стихия атаки подхватила его. Остервенила. Захлестнула. Этот бег навстречу смерти среди топота и рева таких же бегущих пробудил некие извечные инстинкты, умножившие выносливость, обострившие зрение, придавшие всему его существу ловкость и изворотливость. Он стрелял в упор, увертывался, бессмысленно орал и, когда австрийцы показывали спины, уводил свою измочаленную роту назад в траншею. Он поднимал солдат в контратаку трижды, пока не появились на позиции офицеры-пехотинцы, присланные неизвестно откуда – из другого мира. В горячке этих схваток он не заметил, когда вырвало клок шинели и поранило плечо. Рана оказалась пустяковой – ссадина, запекшаяся кровью.

– Дивизия отошла, – сказал ему подпоручик из вновь прибывших. – Через четверть часа смотаем удочки и мы.

Путко связался с наблюдательным пунктом:

– Пехота уходит. Что делать нам?

– Снимайтесь.

Он вылез из окопа и пополз рядом с телефонистом.

– Ну, прапор, с серебряной ложкой во рту вы родились! – встретил его на позиции штабс-капитан. – Только что побывал сам главкоюз[1] Брусилов. Видел вас в деле. Представлены к "Георгию". Поздравляю. – Штабс-капитан не скрыл зависти. Потеребил седой ус. – Что ж, давайте знакомиться: Воронов Юрий Петрович.