– Кого ожидаете? – полюбопытствовал прапорщик Катя. Как раз незадолго перед тем он вычитал в "Биржевке", что императрица Александра Федоровна изволила посетить один из лазаретов. "Государыня удостоила принять в лазарете чай, к коему были приглашены находящиеся на излечении офицеры", с вдохновением продекламировал он, пропустив мимо ушей язвительную реплику есаула: "Тебя бы все равно не пригласили – как бы ты на своей драной заднице сидел за столом?"
– Ожидается попечительница лазарета, великая княгиня, – сестра назвала имя.
Катя разволновался. Потом затих в ожидании. Дверь отворилась, зашелестели платья. Попечительницу сопровождала целая свита.
– Есаул Шалый, георгиевский кавалер! – провозгласил баритон начальника лазарета. – Тяжелое ранение на поле брани.
– Благодарение господу!.. Милость божья!.. – невпопад монотонно пробормотала попечительница. Голос у нее был скрипучий. Путко представил великую княгиню тощей каргой в орденских лентах. – Примите, герой, ладанку и нательный крест...
– Примите... Примите... – зажурчало за ней.
– Прапорщик Костырев-Карачинский, ранение средней тяжести, – пропел у стены баритон.
– Благодарение... Милость... Примите, юный воин...
– Примите... Примите...
– Я счастлив! Для меня такая высокая честь! – Катя пустил петуха.
Крестный ход приблизился к кровати Антона.
– Поручик Путко, артиллерист, георгиевский кавалер! Тяжелые ранения и отравлен газами!
– Благодарение господу... Милость... Примите... – княгиня сунула ему в руку овальную иконку и крест на шнурке.
Следом за нею подходили другие посетительницы и тоже что-нибудь опускали на одеяло. Антон пощупал: кулечки, пачки папирос, иконки. От наклоняющихся дам веяло духами. Над ним заученно бормотали, как над покойником.
Кто-то наклонился низко-низко. Так, что он услышал прерывистое дыхание и пахнуло невыразимо знакомым, давним-давним.
Голос – неуверенный, осекшийся:
– Вы... Антон?
Холодные пальцы коснулись лба над повязкой, соскользнули на нос. Он еще не сообразил, а из груди вырвалось:
– Мама!
– Боже! Антон...
Попечительница со свитой ушла, она осталась.
– Почему забинтованы глаза? Что с тобой? Я столько лет ничего не знала о тебе! Какой ты стал! Боже мой!..
Он попытался представить ее. Помнил ее такой, какой видел в последний раз. Сколько лет назад? Шесть. После побега с первой каторги и незадолго до второй. Он пришел тогда в дом ее нового мужа; лакей позвал ее, она спустилась по лестнице в гостиную с зеркалами по стенам – молодая прекрасная женщина совсем из другого мира. Но не его мать...
– Баронесса, вас ждут! – донеслось сейчас от двери.
– Минутку...
Точно так же ее позвали и тогда. К младенцу. К единокровному брату Антона, рожденному, однако ж, под баронским гербом.
– Мне надо идти...
Такие же слова, как неугасшее эхо той давней встречи.
– Я приду завтра.
Она пришла и стала навещать почти ежедневно. На их палату снизошла благодать: мать приносила корзины со снедью, даже легкое вино.
– Путко... Чтой-то не слыхивал таких баронов. У вас все "берги" да "ксены", – заметил Шалый, недобро выделив "у вас".