Сюда же, на Миллионную, были вызваны для составления текста манифеста об отречении два опытных правоведа. Вскоре документ, ставящий последнюю юридическую точку в летописи трехсотчетырехлетней династии Романовых, был составлен. Для него хватило семнадцати строк. Однако по настоянию Родзянки в манифест были включены такие слова: "...посему, призывая благословение божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти".
Михаил Романов подписал манифест и протянул его Родзянке.
"С паршивой овцы..." – подумал Михаил Владимирович. Обнял великого князя, поцеловал и повторил фразу Керенского, но с иронией и сарказмом:
– Вы – благороднейший человек!..
Шел всего только третий день, как Феликс Дзержинский был на свободе, а он уже с головой окунулся в партийную работу.
Еще вчера ночью, как только объявили перерыв в заседании Исполкома Московского Совдепа, Ногин привел его в дом на Покровке, в помещение Московского союза потребительских обществ, где устроили свою штаб-квартиру большевики.
– Познакомьтесь, товарищи, – Виктор Павлович обратился к четверым горячо спорившим людям.
На его голос обернулась женщина. Невысокая, худая. В пенсне. Туго зачесаны назад, собраны в пучок волосы, лишь выбился на высокий лоб черный локон. Скорбные скобки у губ. Сутуловатость плеч. Безошибочные меты, какие оставляет тюрьма... Но Феликсу показалось в ее облике что-то знакомое. И она, характерным движением поправив пенсне на переносице, строго-внимательно посмотрела на пришедшего.
– Я вас уже видела... В Париже?
– Правильно! – вспомнил и он. – В одиннадцатом году. У Владимира Ильича на Мари-Роз.
– Товарищ Юзеф?
– Правильно. А вы товарищ Землячка?
– Старые знакомые, – констатировал Ногин. – Розалия Самойловна секретарь нашего Московского большевистского комитета партии. Это – Петр Гермогенович Смидович, – представил он одного из мужчин. Скворцов-Степанов...
– А вас я тоже знаю, давным-давно! – широко улыбнулся Феликс, протягивая руку самому старшему из находившихся в комнате, – грузному, с окладистой седой бородой. – Василий Васильевич Галерка – не ошибся?
– Давно так меня величали, давно... – пророкотал тот. – Теперь позволительно и истинным нареченным именем: Михаил Степанович Ольминский.
– Собирается старая гвардия, – заключил Ногин.
– Действительно, уже не молоды, – сказала Землячка. – Не будем терять времени: что в Исполкоме?..
Здесь, в городском комитете партии, наконец-то развернулась перед Дзержинским полная картина происходящего. Оказывается, еще за неделю до восстания в Питере, в канун Международного женского дня, Московский комитет РСДРП выпустил листовку: "Довольно молчать!.. Долой войну! Долой царское правительство! Да здравствует демократическая республика!.." – и призвал к проведению митингов и демонстраций. Отзвук тех демонстраций проник даже в стены "Бутырок". Когда Петроград поднялся, московские власти постарались скрыть сообщения из столицы от москвичей – всем газетам было строжайше запрещено писать о выступлениях народа. Однако и Смидович, и Ольминский, и Скворцов-Степанов получали сведения по телефону. От питерских большевиков приехала Конкордия Самойлова, а следом Бюро Центрального Комитета прислало специального курьера с полной информацией о всеобщей забастовке и подробными инструкциями. В тот же день все средства, какие только были у большевистского московского подполья, – шапирографы, ротаторы, машинки "ундервуды" – были пущены в дело: как можно шире распространить известия! На первом же заседании восстановленного Московского комитета партии решили: призвать пролетариат второй столицы также к всеобщей забастовке, вывести рабочих на улицу, на демонстрации, по примеру Питера и используя опыт пятого года – создать Совет депутатов.
Уже вечером 27 февраля был создан Временный революционный комитет рабочих и других демократических организаций. Из пяти членов президиума этого комитета – двое большевиков: Смидович и Ногин. На следующий день солдаты под руководством большевиков захватили типографию Сытина и начали выпускать "Бюллетень революции". Всеобщая забастовка охватила и Москву. Совдеп создан. Но к сожалению, как и в Питере, большинство мест в нем принадлежит меньшевикам, эсерам. Хорошо хоть, что в редакцию "Известий" вошел Скворцов-Степанов. Он и настоял, чтобы в газете был перепечатан питерский "Приказ № 1". Новый командующий округом, подполковник Грузинов, потребовал, чтобы этот приказ был объявлен недействительным для Московского гарнизона, рвет и мечет, добивается помещения в газете опровержения.
– Ни в коем случае опровержения не давать. Больше того: как можно скорей составить свой, московский приказ в духе питерского, – в тоне Землячки была мужская жесткость. – Немедленно приступать к налаживанию выхода нашей, большевистской газеты. Вам, старейшему литератору, Михаил Степанович, и карты в руки.
– Согласен. Думаю, назвать ее надо так же, как называется нынешняя ленинская, – "Социал-демократом", – предложил Ольминский.