Заговор Гильгамеша

Каждый раз, когда спасательный плот поднимался на вершину волны, она оглядывала горизонт в надежде увидеть невозможное чудо корабля. Время от времени, одолеваемая усталостью, голодом и обезвоживанием, она впадала в полубессознательный сон, пока мимолетные сны не возвращали ее к бодрствованию.

Ей было отчаянно скучно. Сначала она начала петь про себя, но вскоре разочаровалась в своей неспособности запоминать песни целиком. Как ни странно, именно рождественские гимны и гимны из ее детства и песни из «Звуков музыки», казалось, навсегда остались в ее памяти, и она пела их, пока они ей не надоели. Она провела некоторое время, размышляя о своей сексуальной жизни, классифицируя бывших любовников, хотя термин «любовник» едва ли применим к тем, кто был всего лишь на одну ночь. Затем она вспомнила необыкновенное признание в любви Дэна Холла и стала размышлять о том, где он может быть. Возможно, он задался вопросом, что с ней стало, и даже мог бы организовать поиск. Она цеплялась за тонкую надежду, когда плот взлетал и поднимался, качался на гребне волны, а затем опускался и опускался. Она откинулась на бок и поняла, что это было не так устойчиво, как было. Она огляделась и нашла ручной насос в сумке с оборудованием, и потратила полчаса, накачивая плот, а затем откинулась назад, чувствуя вялость и еще большую жажду.

* * *

Небольшое количество воды, которое она собрала с навеса, мучило ее. Она смотрела на содержимое бутылки, когда оно раскачивалось взад и вперед, когда плот поднимался и опускался над нежной волной. На этикетке она пробормотала название торговой марки «Кристалл Гейзер». В Castaway Том Хэнкс назвал свой волейбол Уилсоном. Она пыталась назвать свою бутылку «Кристалл, дорогая», а затем «Гейзер, ублюдок», в зависимости от того, думала она об этом как о женщине или о мужчине, но у нее не было окрашенного кровью лица, смотрящего на нее, это была просто бутылка с немного испорченной воды. Она подняла его и повернула шею, словно душила. «Возьми этот тупой придурок», — пробормотала она. «Когда ты опустеешь, я назову тебя Райаном и разорву тебя пополам». Затем она снимала кусочки с этикетки и бросала их за борт, пока не сломала ноготь. Она захлопнула бутылку и закричала: «Черт!» но затем ее пересохшее горло закончилось восклицанием мучительным кашлем.

Она посмотрела на небо. Все утро она проклинала солнце, которое высасывало влагу из ее тела. Теперь облако росло, и она страстно надеялась на дождь. Она надеялась, что сможет опустить навес в форму чаши, и через небольшое отверстие она сможет набирать воду из пустых бутылок. Вдалеке она увидела вспышку молнии на фоне темнеющего неба. Несомненно, эта сероватая занавеска, спускавшаяся к морю, была дождем. Она вздрогнула, когда прохладный ветерок перешагнул через море, и море засосало и булькнуло по днищу плота. Он поднялся выше, когда его достигла более сильная волна, за которой вскоре последовала другая. Она почувствовала легкий озноб и начала одеваться, наморщив нос, когда она почувствовала запах рвоты, исходивший от ее рубашки. Она снова задалась вопросом, действительно ли ей холодно или обезвоживание начало искажать ее чувства. Если бы только пошел дождь! Она практиковалась стоять на коленях посреди плота, опускать навес вниз и держать бутылку под отверстием. Ей не нужно было тренироваться, но после стольких часов на плоту, когда ей нечего было делать, ей нужно было что-то, что-нибудь, чем занимало бы ее разум, кроме вездесущего страха смерти.