Заговор Катилины

Доказано злодейство.

     Габиний :

Подождите.

Я сознаюсь во всем. Шпионы ваши

Не лгали вам.

     Цетег :

Вознаградите их

За то, что вы избавлены от страха,

И позаботьтесь, чтобы не пришлось

Им гнить на смрадном кладбище для бедных,

Чего вы сами чудом избежали,

Иль нищенствовать на мостах[117], чьи арки

Усердье их от гибели спасло.

     Цицерон :

Отцы, смотрите, что это за люди!

Они уличены в таком злодействе

Такою тучею улик - и все же

Упорны, дерзки, наглы, как и раньше.

А что б они творили, победив!

Я думал, изгоняя Катилину,

Что больше не опасны государству

И консулу Лонгин, оплывший жиром,

Лентяй Лентул и бешеный Цетег.

Меня пугал (и то лишь до тех пор

Пока он в Риме) только Каталина,

Десница, мозг и сердце заговора.

Ошибся я. К кому они прибегли?

К аллоброгам, врагам старинным нашим.

Единственному племени, какое

Еще не примирилось с властью Рима

И с ним готово завязать войну.

Однако галлов праведные боги

Наставили на верную дорогу,

И старший из послов, заботясь больше

О Риме, чем о племени своем,

Отверг посулы главаря смутьянов,

Того, кто стать мечтал владыкой Рима,

Хоть благородный дед его в сраженье

С мятежными приверженцами Гракха

Был тяжко ранен, защищая то,

Что внук разрушить хочет; кто пытался

Привлечь к себе воров, убийц, рабов;

Кто весь сенат обрек мечу Цетега,

А прочих граждан отдал в жертву Цимбру;

Кто приказал Лонгину Рим поджечь

И войско кровопийцы Катилины

Италию призвал опустошить.

Отцы, хотя б на миг себе представьте

Наш древний, славный и великий город,

Охваченный пожаром! Нарисуйте

Себе страну, покрытую горами

Непогребенных трупов наших граждан;

Лентула, севшего на римский трон;

Его людей в пурпурных ваших тогах;

Ворвавшегося в город Катилину;

Насилуемых дев, детей дрожащих;

Стон тех, кто жив, и хрип предсмертный жертв,

Чья кровь багряным током орошает

Горячий пепел зданий городских!

Вот зрелище, которое злодеи

Готовили, чтобы себя потешить.

     Цетег :

Да, консул, пьеса не была бы скучной,

Но роль твоя была бы покороче,

Чем та, какую ты сейчас сыграл:

Не кончился б еще и первый выход,

Как меч в твоей сладкоречивой глотке

Уже торчал бы.

     Катон :

Выродок бесстыдный!

     Цицерон :

Отцы, угодно ль вам подвергнуть их

Домашнему аресту на поруках[118],

Пока сенат не вынесет решенья?

     Все :

Да, да.

     Цицерон :

Итак, пусть охраняет Красс

Габиния, Цетега - Корнифиций,

Статилия - Кай Цезарь, а Лентула

Эдилом[119] избранный Лентул Спинтер.

     Катон :

Пусть преторы задержанных доставят

В дома к их поручителям.

     Цицерон :

Согласен.

Всех увести.

     Цезарь :

Нет, пусть Лентул сперва

Сан претора с себя публично сложит[120].

     Лентул :

Сенат свидетель, я его слагаю.

     (Преторы и стража уводят Лентула, Цетега, Статилия и Габиния.)

     Цезарь :

Теперь обычай древний соблюден.

     Катон :

Похвально, что о нем ты вспомнил, Цезарь.

     Цицерон :

Как мы должны аллоброгам воздать

За помощь при раскрытье заговора?

     Красс :

Мы все их просьбы удовлетворим.

     Цезарь :

За счет казны им выдадим награды.

     Катон :

И честными людьми их назовем.

     Цицерон :

А что получит Тит Вольтурций?

     Цезарь :

Жизнь.

     Вольтурций :

Я не желаю большего.

     Катон :

И деньги,

Чтоб от нужды он вновь не стал злодеем.

     Силан :

Пускай за службу благодарность Санге

И преторам Помтинию и Флакку

Сенат объявит.

     Красс :

Это справедливо.

     Катон :

Чего же будет удостоен консул,

Чья доблесть, проницательность и ум

Без крови, казней, примененья силы

Спасли от верной гибели отчизну

И вырвали нас из когтей судьбы?

     Красс :

Ему обязаны мы нашей жизнью.

     Цезарь :

И жизнью наших жен, детей, отцов.

     Силан :

Он спас отчизну твердостью своею.

     Катон :

Сенат дарует Цицерону званье

Отца отчизны и венок дубовый[121].

     Цезарь :

И назначает этим же решеньем

Молебствие бессмертным в честь его...

     Красс :

Кто - так мы это и в анналы впишем

Сумел своим рачением избавить

Рим от огня, от избиенья граждан

И от меча изменников сенат.

     Цицерон :

Отцы, как незначителен мой труд

В сравнении с невиданным почетом,

Какого я, единственный из граждан,

Одетых в тогу[122], нынче удостоен

В столь многолюдном заседанье вашем[123].

Но мне всего отрадней знать, что вам

Не угрожает более опасность.

Раз этот день спасенья от нее

Для нас стал знаменательней отныне,

Чем день, когда на свет мы родились,

Затем что, спасшись, радуются люди

И ничего не чувствуют, рождаясь,

Пусть он навек для нас и для потомства

Пребудет столь же славным, как и день,

Когда был город Ромулом заложен,

Спасти ведь так же трудно, как создать.

     Цезарь :

Да будет так.

     Красс :

Внесем в анналы это.

За сценой шум.

     Цицерон :

Что там за шум?

      (Флакк возвращается.)

     Флакк :

Из Рима к Катилине

Тарквиний некий ехал. Он задержан

И говорит, что послан Марком Крассом,

Причастным к заговору.

     Цицерон :

Это лжец.

В тюрьму его!

     Красс :

Нет, не в тюрьму - сюда.

Я на него хочу взглянуть.

     Цицерон :

Не стоит.

На хлеб и воду посадить его,

Пока не скажет он, чьим наущеньям

Поддался, дерзко очернив такого

Известнейшего в Риме гражданина,

Как Красс.

     Красс (в сторону) :

Боюсь, что скажет он - твоим.

     Силан (Кроссу) :

Злодеи, чтоб снискать к себе доверье,

Его могли уговорить назвать

Тебя или других из нас.

     Цицерон :

Я знаю

Поскольку сам вел следствие, - что Красс

Невинен, честен и отчизне предан.

     Флакк :

У нас есть и на Цезаря донос.

Его нам подал некий Луций Вектий,