Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

В этом изложении Ворошиловым событий после военной игры в январе 1937 г. мы видим рождение версии, потом звучавшей на всех последующих «московских процессах» о пресловутом «плане поражения». Предостережения Тухачевского, что сохранение ситуации в неизменном состоянии, при непринятии его предложений, почти неминуемо обрекает Красную армию и страну на поражение в войне, были. Только Тухачевский имел в виду, что именно сохранение в силе оперативного плана Генштаба, составленного под руководством Егорова и защищаемого Ворошиловым, ведет к поражению армию и страну, а Ворошилов, сознательно ли (понимая смысл егоровского оперативного плана, его ошибочность и вредоносность) или по неведению, полностью доверяя начальнику Генштаба, решил переложить всю ответственность именно на Тухачевского и его, уже тогда, обвинить в замысленном им «плане поражения». Примечательно, что присутствовавшие Уборевич, Якир, Гамарник не поддержали Тухачевского, во всяком случае, Ворошилов об этом ничего не сказал. Если бы кто-либо из них, хотя бы в какой-то мере поддержал или защищал Тухачевского, Ворошилов на этом Пленуме Военного совета 1–4 июня 1937 г. не преминул бы их назвать. Это был бы весьма удобный повод лишний раз показать их «групповую» солидарность с Тухачевским.

Возвращаясь к рассказанному Ворошилову эпизоду – обсуждению результатов «игры» у него в кабинете, напомню, что нарком в решительной, можно сказать, в весьма жесткой, почти грубой форме отверг требование Тухачевского и предложил ему поставить вопрос перед правительством, уверенный в том, что правительство категорически откажется его рассматривать. В сложившейся ситуации Тухачевский попытался обсудить свои предложения с начальником Генштаба Егоровым. Он тут же отправился к нему, чтобы убедить его и вместе с ним попытаться убедить Ворошилова.

«…Потом я был у Егорова, – вспоминал дальнейший ход событий Ворошилов. – Я нарочно приехал к Егорову. На меня все это произвело очень тяжелое впечатление. Полчаса двенадцатого ночи я приехал к Егорову и увидел там этого «маршала». Я не говорил Семену Михайловичу ни слова, но видел, как он за ним наблюдал. Видно было, что он хочет дать ему по физиономии…До того гнусно и подло он держался»¹¹⁹³. Следовательно, у Егорова к этому времени уже находился Буденный. Разговор велся в присутствии и при участии Ворошилова, Тухачевского, Егорова и Буденного. По поводу сказанного Ворошиловым Буденный добавил в адрес Тухачевского: «Такой подлец!»¹¹⁹⁴ Таким образом, Тухачевскому не удалось убедить Ворошилова и его ближайшее окружение в лице Егорова и Буденного. Обсуждение, очевидно, носило чрезвычайно бурный характер и едва не дошло до рукоприкладства. К сожалению, подробностей этого обсуждения никто из участников его не сообщил.

Следует обратить внимание на последовавший за сказанным весьма важный вывод, сделанный Ворошиловым. «Я видел, – продолжил нарком, – что это человек – пьянчужка, морально разложившийся до последней степени субъект, но политически он служил верой и правдой. Я был еще тогда таким идиотом, что не сделал из этого других выводов и не подумал, что моральное разложение здесь уже переросло в политическую измену и предательство»¹¹⁹⁵.

Это очень важно: получается, что «политическим изменником и предателем», по мнению Ворошилова, Тухачевский становится с этого момента, с этой самой стратегической игры, сразу же после нее из-за категорического несогласия с высшим руководством Красной армии в лице Ворошилова и Егорова по определяющим, на его взгляд, фундаментальным вопросам обороны СССР в надвигающейся войне.

Пожалуй, именно в связи с этим конфликтом и, скорее всего, как следствие его, можно рассматривать сообщение, сделанное начальником Разведуправления Генштаба РККА С.П. Урицким. «Я должен сказать, – заявил он 3 июня 1937 г. Военном совете, – что зимой появился очень подозрительный признак на Тухачевского. Правда, нас народный комиссар (т. е. Ворошилов. – С.М.) ткнул на это дело, обратил внимание. Потом это перешло в более квалифицированные руки тов. Ежова, и он по-настоящему вскрыл»¹¹⁹⁶. Видимо, Урицкий имел в виду упоминание Тухачевского в показаниях Радека на суденом процессе в январе 1937 г., контекст которых мог или должен был вызвать подозрения в связях Тухачевского с «троцкистами».

Похоже, что отмеченные выше обстоятельства, породившие конфликт между Тухачевским и Ворошиловым, т. е. странный (для Ворошилова) ход оперативно-стратегической игры из-за грубого вмешательства в логику действий сторон начальника Генштаба Егорова, как главного руководителя игры, и были указаны Урицкому Ворошиловым.