Поскольку хронологическая канва в книге В. Александрова сбивчива, часто ошибочна, полагаю, что этот аспект в его сообщениях не играет первостепенной роли. Важно главное: «генералы», в том числе Якир и Фельдман, встречались с Тухачевским и призывали его к решительным действиям против правительства (не столь важно, был ли то протест против показаний Радека или призыв Фельдмана к государственному перевороту, хотя могло быть и то, и другое). И это, следуя хронологии событий в воспоминаниях Раскольникова, происходило в первой декаде мая 1937 г.
Мы уже знаем, что Якир действительно приходил к Тухачевскому 9 апреля 1937 г. Этот факт вполне мог стать основой для слухов, гаданий о том, что они обсуждали, и домыслов по этому поводу.
Что касается встречи Тухачевского с Фельдманом, то процитирую еще раз показания Фельдмана от 19 мая 1937 г. «В период же процесса параллельного центра (т. е. в промежутке между 23 и 30 января 1937 г. – С.М.), – показывал Фельдман, – между мною и Тухачевским в его служебном кабинете был разговор о том, чем угрожает нам этот процесс и что нам делать в дальнейшем. Тухачевский был очень удручен провалом Пятакова…»1395
.Как видим, Фельдман действительно приходил к Тухачевскому и, как было установлено, 24 января 1937 г., когда Радек упомянул Тухачевского в компрометирующем маршала контексте (в книге Раппопорта и Геллера тоже указывается январь 1937 г.), и они, по собственному признанию Фельдмана, обсуждали вопрос: «что нам делать в дальнейшем». Иными словами, это событие могло стать основанием для разговоров о попытках Фельдмана склонить Тухачевского к перевороту.
Однако, предлагая Тухачевскому осуществить государственный переворот, Фельдман должен был подумать, какими средствами для его осуществления располагает Тухачевский, не имея в своих руках конкретных войск, прежде всего, войск столичного гарнизона, Московского военного округа. Такая возможность и зыбкая надежда на успех могли как-то рассматриваться лишь после 15 апреля 1937 г., когда Фельдман был назначен зам. командующего МВО. Поэтому, допуская реальность конфиденциальных разговоров Фельдмана и Тухачевского с побуждением последнего к государственному перевороту, полагаю возможным предположить, что такого рода предложения Тухачевскому могли делаться Фельдманом лишь в промежутке между 15 апреля и 15 мая 1937 г., когда он мог попытаться использовать войска МВО как зам. командующего округом. Нельзя исключить и того, что само его назначение на эту должность могло быть им самим и инициировано, с учетом безграничного доверия, которым он пользовался у Ворошилова. Несколько странно, что сам факт такового назначения совершенно игнорируется и в выступлениях на Пленуме Военного совета 1–4 июня 1937 г., и на следствии. Как было выше уже замечено, возможно, это делалось, чтобы никак не скомпрометировать самого Ворошилова, указанием на то, что это он назначил Фельдмана на должность зам. командующего МВО.
Примечательно, что, мимоходом упоминая прозрачные намеки Радека на подозрительные отношения Тухачевского с бывшими троцкистами, Фельдман в своих показаниях не упоминает ни о каких протестах по этому поводу. Видимо, он не считал сказанное Радеком о Тухачевском чем-то существенным, равно как и следствие не придавало им особого значения, по сравнению с тем, что показывал сам Фельдман. Эти показания вообще имели провокационный смысл: проверка реакции Тухачевского. Инициированы они были, очевидно, самим следствием, разумеется, с санкции более высоких инстанций.
«В связи с зиновьевским делом, – показывал Тухачевский 1 июня 1937 г., – начались аресты участников антисоветского военно-троцкистского заговора…Поэтому, собравшись у меня в кабинете (судя по контексту, этот произошло в конце августа – сентябре 1936 г. –
Но что касается комкора Фельдмана, то проигнорировать признание Ворошилова, что военачальника, которому он безгранично доверял и ценил, арест которого, естественно, бросал тень подозрения и на самого наркома, политически дискредитируя его, «поймали с поличным. ухватили за руку», невозможно. Несомненно, со стороны Фельдмана были действия, носившие антиправительственный характер, которые были в этом отношении столь явными и очевидными, что отрицать ему свою в них вину было никак нельзя. И лишь готовность сотрудничать со следствием позволяла ему надеяться на смягчение грядущего несомненного наказания.