Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

«Эти люди, – отмечает С. Московичи, обобщая, но как будто по поводу Тухачевского, – …составляя единое целое со своей идеей. превращают ее в страсть»⁵⁵⁶. Психолог говорит о «безмерном упрямстве» вождей в своем «стремлении идти к цели», доходящем до грани «безумия»⁵⁵⁷. Г. Лебон видит в них людей, «способных на чрезвычайное упорство в повторении всегда одного и того же»⁵⁵⁸

. В связи с этими замечаниями следует вспомнить пятикратные, упрямые до одержимости попытки побега из плена, предпринимавшиеся Тухачевским, пока наконец ему не удалось в этих попытках достичь успеха.

Да только ли в этом можно заметить эту страстность и «одержимость»! Ведь и в его натиске на Варшаву в августе 1920го тоже было что-то «маниакальное». Некая «одержимость» Тухачевского весьма заметна в его стремлении добиться (и он добился этого!) реализации его, Тухачевского, «программы модернизации» Красной армии в 1930–1931 гг. Взламывая скепсис Шапошникова, оскорбительную неприязнь Ворошилова, наконец, нелицеприятную критику Сталина, он вынудил последнего, что бывало крайне редко, признать ошибочность своих первоначальных оценок, принести извинения и принять его программу. Впрочем, и сам Тухачевский, пожалуй, чувствовал в своем характере это свойство – «одержимость», как-то признавшись, что у него есть две страсти – война и музыка⁵⁵⁹.

Несомненно, и внешнее сходство с Наполеоном, даже воспринимаемое Тухачевским с иронией, влияло на его поведенческую установку. «У него было предчувствие и мания «великого будущего», – процитирую еще раз свидетельство Л.Л. Сабанеева о «наполеоновских грезах» Тухачевского⁵⁶⁰

.

«Именно это безмерное упрямство, – будто бы комментируя действия Тухачевского, заключает Московичи, – это стремление идти к цели можно считать признаком их «безумия»⁵⁶¹. По его мнению, «подобные люди, больные страстью, по необходимости являются своеобразными индивидуумами…Значительное число вождей набирается в особенности среди этих невротизированных, этих перевозбужденных, этих полусумасшедших, которые находятся на грани безумия»⁵⁶². Исходя из присущих настоящим вождям признаков «безумия», Московичи считает, что «вождю необходимо, и это его важнейшее качество, быть человеком веры, до крайностей, до коварства. Его идея – не просто средство. Она является убеждением, безоговорочно внушенным ходом Истории или Божьим повелением. Сектантский фанатизм исходит от вождя, и любой великий вождь – фанатик»⁵⁶³

. Эта одержимость, страсть, маниакальное упрямство было замечено его товарищами по л-гв. Семеновскому полку с первого месяца службы и с первых недель боевых действий полка.

Едва получив под свое командование 7-ю роту (после эвакуации по ранению ее командира капитана Брока), вечером 26 августа 1914 г. поручик А.В. Иванов-Дивов 2-й получил приказ батальонного командира, ввиду предстоящих боевых действий, вывести роту возможно ближе к окопам противника. Поручик вспоминал: «Получив задачу, я вместе с Толстым⁵⁶⁴, Тухачевским и двумя посыльными решил лично произвести разведку, чтобы знать, как расположить роту»⁵⁶⁵. Выяснив, что «окопы австрийцев находились приблизительно в 250–300 шагах отсюда и в тишине ночи были слышны разговоры и движение в них. вывести роту в темноте так близко к австрийским окопам, оторвав ее от своей позиции и без всякой связи с соседями, я счел рискованным»⁵⁶⁶

. После обсуждения ситуации «с Толстым, сказав, что вывести сюда роту надо лишь к рассвету»⁵⁶⁷, с чем батальонный адъютант согласился, Иванов-Дивов неожиданно натолкнулся на возражения со стороны подпоручика Тухачевского. «Здесь, – как вспоминал мемуарист, – я впервые поссорился с Тухачевским, который, совершенно не считаясь с тем, что я был его командир роты, стал громко выражать свое неудовольствие, говоря, что роту надо вести сюда немедленно, так как завтра будет, может быть, поздно. Я обозлился и резко предложил ему, если он пожелает, сидеть здесь одному до рассвета. Вместе с Толстым я вернулся к полковнику Вешнякову, а Тухачевский с одним солдатом остались ночевать в овраге»⁵⁶⁸. Иванов-Дивов получил согласие командира батальона вывести свою роту на новую позицию на рассвете. Однако, как показали последующие события, прав оказался подпоручик Тухачевский. Об этом сообщает сам автор воспоминаний. Проспав раннее утро, он вынужден был выводить роту в спешке, уже под австрийским огнем, перебежками. «По счастью, – с сомнительным удовлетворением вспоминал поручик, – за 10–15 минут марша мы потеряли лишь двух солдат ранеными, и рота вышла на свою новую позицию…»⁵⁶⁹.

Случай этот показателен, однако не только тем, что подпоручик Тухачевский обладал гораздо лучшим боевым чутьем, чем его непосредственный начальник, но и непреклонным упрямством в утверждении собственного мнения. Другой случай еще более показателен в этом отношении.