Поручик А.В. Иванов-Дивов 2-й вспоминал: 1 сентября 1914 г. «часам к 11 мы подошли к реке Танев. Мост через реку был сожжен, и гвардейские саперы работали над его восстановлением. На старые полуобгоревшие устои были положены доски, и люди 6-й роты стали переходить на другой берег. Моя 7-я рота переходила вслед за 6-й. Поодиночке, на три шага расстояния один от другого, не спеша, люди шли по шатким доскам настила. Ко мне подошел Тухачевский. «Пятки замочить боятся, – сказал он. – Позвольте я переведу роту вброд, здесь неглубоко». – «Конечно – нет, – ответил я ему. – Есть распоряжение переходить по мосту, и менять его ни к чему, тем более что холодно. А если вам нравится, можете переходить вброд один». – «Слушаю, господин поручик!» И тут же, отстегнув боевой ремень с револьвером и подняв руки кверху, соскочил с берега в воду. Вода была ему по грудь. К удивлению усмехавшихся людей роты, идущих по мосту, он пошел через реку, бодро разгребая воду одной, свободной рукой»570
.Этот случай показателен уже не только как подтверждение маниакального упрямства подпоручика Тухачевского. В отличие от своего непосредственного командира поручика Иванов-Дивова 2-го, да и многих других офицеров-семеновцев, уже тогда Тухачевский обнаружил подлинную свою сущность – воина, как говорится, «до мозга костей», одержимого Войной и Армией, безжалостного в воспитании такого «воина» и в каждом солдате, и в каждом офицере, и, прежде всего, в самом себе.
«По службе у него не было ни близких, ни жалости к другим, – вспоминал Посторонкин указанное качество еще у юнкера Тухачевского. – …В 1913 году, уже на старшем курсе, Тухачевский был назначен фельдфебелем своей 2-й роты. Учился он очень хорошо, в среде же своих однокурсников он не пользовался ни симпатиями, ни сочувствиями; все сторонились его, боялись и твердо знали, что в случае какой-либо оплошности ждать пощады нельзя, фельдфебель не покроет поступка провинившегося. С младшим курсом фельдфебель Тухачевский обращался совершенно деспотически: он наказывал самой высшей мерой взыскания за малейший проступок новичков, только что вступивших в службу и еще не свыкшихся с создавшейся служебной обстановкой и не втянувшихся в училищную жизнь.
Обладая большими дисциплинарными правами, он полной мерой и в изобилии раздавал взыскания, никогда не входя в рассмотрение мотивов, побудивших то или иное упущение по службе…»571
.Эти качества отличного, безжалостного, боевого офицера, строевика в Тухачевском сразу увидел и положительно воспринял один из лучших, подлинно боевых офицеров и командиров-семеновцев капитан Ф.А Веселаго. Об этом свидетельствует и завершающая часть процитированного выше рассказа о переправе через р. Танеев в сентябре 1914 г.
«Когда рота закончила переправу, – вспоминал поручик Иванов-Дивов, – к мосту уже подошел 1-й батальон и, составив винтовки в козлы и разведя костры, стал готовить неизменный солдатский чай. День был холодный, моросил мелкий дождь и дул северный ветер.
У самого моста, с правой стороны дороги стояла маленькая полусгоревшая сторожка. Феодосий Александрович и я зашли туда погреться, так как его люди уже успели развести в ней огонь. Сторожка была набита солдатами обеих рот. Там мы нашли Тухачевского, который, раздевшись, сушил у огня свои вещи. Феодосий Александрович добродушно посмеялся над его молодостью»572
.Капитан Веселаго хорошо понимал, что, помимо максимализма молодости, проявившегося в поступке подпоручика Тухачевского, в этом молодом офицере присутствовали несомненные задатки настоящего Воина, инициативного, способного и волевого Офицера и природного Солдата. Поэтому-то он со снисходительным и добродушным пониманием «посмеялся над молодостью» подпоручика, а не возмутился его поступком, как Иванов-Дивов. Поэтому становится понятным, почему капитан Веселаго захотел иметь в своей роте такого помощника. Этому, разумеется, способствовал Кжешувский подвиг Тухачевского на следующий день после описанного выше случая с переправой через реку.