Заговор Локкарта любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина

Когда большевики решили не уничтожать Балтийский флот, а союзники не стали ждать приглашения и вторглись во Владивосток и Мурманск (но еще не в Архангельск), это выбило почву из-под ног Брюса Локкарта и его окружения и раскололо их команду. Робинс и Рэнсом, как и раньше, выступали против непрошеной интервенции союзников и еще более решительно — против свержения большевизма. Они считали, что России следует позволить самой решать свою судьбу; что большевизм, при всех его недостатках, представляет собой единственный жизнеспособный путь развития России, и союзники должны поощрять более умеренные действия; что противодействие союзников Ленину и Троцкому будет контрпродуктивно и, более того, бросит большевистских лидеров прямиком в объятия Германии. В глубине души Локкарт признавал эти аргументы, но, как мы видели, уже начал колебаться. Гарстин, который в 1917 году писал, что «Англия нуждается в России так же, как Россия нуждается в Англии», а в феврале 1918 года находил большевистскую феминистку Александру Коллонтай «очаровательной» и признавался, что «она меня покорила», по-прежнему считал Ленина «самой большой силой, которую когда-либо встречал в своей жизни». Однако и его стали одолевать сомнения: «Если смотреть на то, что хотят сделать большевики, то испытываешь симпатию, — писал он, — но если смотреть на то, что они сделали, то ты категорически против них» [3]. Кроми между тем давно отказался поддерживать большевиков.

Учитывая эти разногласия в команде бывших коллег, неудивительно, что Робинс решил вернуться в США и продолжить борьбу там. Он больше не чувствовал себя членом группы бунтарей, отстаивающих правильную по сути, но непопулярную политику. Скорее, он чувствовал, что может быть более полезен на родине. Единомышленник Робинса Рэнсом обобщил их аргументы в памфлете «Говорит Россия: Открытое письмо Америке», который он написал с бешеной скоростью для полковника, чтобы тот взял его с собой [4].

14 мая Робинс отправился из Москвы по Сибирской железной дороге с этим памфлетом, благословением Ленина и подписанным большевистским лидером пропуском, чтобы ускорить свой проезд [5]. Он также взял с собой приглашение Ленина американскому правительству послать в Россию американскую Экономическую комиссию, чтобы изучить возможность установления торговых связей. Робинс прибыл во Владивосток вовремя и в хорошем настроении, хотя и отметил оккупацию порта союзниками, и отплыл домой 2 июня. «Мысы Азии исчезают из виду, — записал он в дневнике той ночью, — единственным звуком является шум набегающего моря, звезды сияют, путь впереди сине-черный, русская сказка рассказана, и я добился того, чего хотел!!!»

Но когда полковник Красного Креста прибыл в Америку, он встретился с сенаторами, министрами, лидерами профсоюзов и другими ведущими политиками и был просто ошарашен. Почти никто в США не одобрил его план! Президент, на которого он возлагал надежды, оставался недоступен и хранил молчание, в то время как остальные выступали за скорейшую интервенцию в Россию. Наконец, 4 августа Вильсон дал понять, что японские войска все же могут продвигаться на восток в сопровождении американских солдат. Но он ни слова не сказал о русско-американской торговле. «Долгий путь пройден, — с горечью признал Робинс в своем дневнике. — Так закончилось великое приключение» [6].

В то же время для Локкарта и остальных членов его команды, которые вернулись в Россию, интервенция шла полным ходом. Гарстин впервые изложил Уайтхоллу план, который они начали обдумывать, и 10 мая молодой капитан телеграфировал, что к нему только что «тайно обратились две большие организации старой армии». Они обещали мобилизоваться под Нижним Новгородом, к востоку от Москвы, как только союзники возьмут Вологду и обеспечат безопасность железнодорожных узлов Архангельской и Сибирской железных дорог. Тогда они начнут контрреволюционный мятеж. Кажется очевидным, что Гарстин и Локкарт взвесили и одобрили это предложение, поскольку Гарстин рекомендовал отправить из Архангельска в Вологду такое же количество союзных войск, что и Локкарт в предыдущих телеграммах: «по крайней мере две дивизии» [7].