Но если отбросить показания, полученные при сомнительных обстоятельствах и, возможно, ужасным способом, встает вопрос: какая версия первоначальной встречи заслуживает большего доверия, британская или российская? В последующие годы Локкарт неоднократно признавал, что его рассказы о заговоре были не вполне полными и правдивыми [14]. С другой стороны, возможно, что большевики, писавшие свои отчеты сразу после события, хотели сфабриковать дело против британца. В конце концов они арестовали его и намеревались предать суду. Читатель должен учитывать все эти обстоятельства, формируя собственное отношение к событиям.
На следующий день после первой встречи в квартире Локкарта Лондон получил телеграмму от генерала Пула: «Чтобы взять на себя все обязанности в таких городах, как Мурманск и Архангельск, не могли бы вы выделить мне гарнизонный батальон и таким образом разгрузить действующие войска от зависимого персонала? Мне это нужно уже сейчас, а когда я займу Котлас, Вологду и Вятку, это будет еще нужнее». Вятка (ныне Киров) находится более чем в 500 километрах к юго-востоку от Котласа и примерно вдвое дальше к востоку от Вологды, то есть совсем не на пути к Германии — что странно, если генерал намеревался вновь открыть Восточный фронт. Он добавил, что «его должен сопровождать духовой оркестр, так как это неоценимо для вербовки» [15]. Локкарт, встретившись со своими французскими коллегами во второй половине дня 15 августа, тем не менее пытался уверить их, что дополнительные войска, выделенные из Великобритании, и тем более музыканты совершенно не нужны. Ему нужны были только латыши. «Днем я всесторонне обсудил вопрос с генералом Лавернем (французским военным атташе. —
В тот вечер Берзин и Спрогис/Шмидхен вернулись на квартиру Локкарта в 19:30, как записал пунктуальный Берзин. Там они встретились с Гренаром и Сиднеем Рейли, которого Локкарт представил как «мистера Константина» (Спрогис/Шмидхен, должно быть, уже знал его по встречам в Петрограде с капитаном Кроми). О Муре ничего не сказано. Гренар никогда не писал, что произошло потом, как и Спрогис/Шмидхен, и даже Рейли в своей «автобиографии» (большая часть которой была отредактирована и отшлифована его вдовой — точнее, одной из вдов, его четвертой женой). Локкарт написал в своих мемуарах только, что «на следующий день я передал латышам бумагу, в которой было сказано: „Прошу пропустить через английские линии подателя сего, имеющего сообщить важные сведения генералу Пулу", — и познакомил их с Рейли» [17]. В отчете за 1918 год он еще добавил, что процитировал им слова президента Вильсона о правах малых наций на самоопределение и что «Берзин выразил удовлетворение этим заявлением». Также Берзин остановился на необходимости защиты латышских военнопленных, удерживаемых союзниками или русскими, и поэтому настоял на том, чтобы он и его коллеги обсудили этот вопрос с генералом Пулом в Архангельске, — для этого Локкарт и предоставил «бумагу», которая должна была послужить рекомендацией.
Но этого было явно недостаточно. В действительности Локкарт, должно быть, считал эту встречу кульминацией многих месяцев борьбы с большевизмом. Не посоветовавшись с Лондоном, потому что он не имел такой возможности, но в то же время и считал, что это не нужно, Локкарт предпринял в ту ночь необратимые шаги: он сжал пружину. Отныне заговор будет развиваться до тех пор, пока ЧК не положит ему конец.
За более подробным рассказом о произошедшем мы снова обратимся к капитану Берзину. Он писал, что Локкарт выступал в роли переводчика Гренара, когда тот обращался к нему и Спрогису/Шмидхену: «Судя по вашему вчерашнему разговору с послом [Локкартом], судьба Латвии вас очень волнует. Если нам, союзникам, удастся отвоевать ее у немцев, хотя мы не имеем конкретных полномочий от наших правительств, тем не менее мы можем обещать вам вознаграждение за ваше сотрудничество — самоопределение в полном смысле этого слова». Берзин дословно повторил это заявление Гренара в своем отчете, а Петерс — в своем.