Историки называли заговор, который с этого момента начал планировать Локкарт, незначительным в масштабах революции во многом потому, что он провалился. Его инициатора считают наивным и неопытным, а лейтенанта Рейли — маниакальным и психованным, да к тому же еще и заносчивым типом. Якобы поэтому заговор был заранее обречен на неудачу [3]. Едва ли это действительно так. Летом 1918 года режим большевиков был на волоске от гибели: это знали и сами большевики, и Локкарт, и Рейли. Новое правительство не справлялось с голодом, болезнями и разрухой, прибегало ко все более жестоким мерам, чтобы удержать власть. Неудивительно, что люди его не поддерживали. Более того, в обороне правительство большевиков опиралось главным образом на военных, а именно на Латышскую стрелковую дивизию, которую к тому времени охватили пессимизм и пораженчество, а сами стрелки прежде всего хотели вернуться на свою независимую родину. Локкарту это было известно.
Но он не знал, как наладить контакт с латышскими офицерами-антибольшевиками, чтобы использовать их фрустрацию себе на пользу. Когда к нему в дверь постучали Берзин и Спрогис/Шмидхен, он, должно быть, решил, что их ему послал сам Господь. Трагедия в том, что их послал даже не капитан Кроми, а хитрейший Феликс Дзержинский. Локкарт получил контакт с латышами, но это были не те латыши, в которых он нуждался.
Локкарт знал, что Уайтхоллу угодно было его содействие походу генерала Пула на юг из Архангельска, что задумывалось как первый шаг в свержении большевизма. Пребывая в отчаянии из-за малости войска Пула, Локкарт мгновенно осознал, что именно латыши могут спасти весь план. Локкарту не давали карт-бланш в планировании контрреволюции, но, вероятно, он помнил, как Министерство иностранных дел молчаливо одобряло его связи с Борисом Савинковым и как тогда он правильно истолковал это молчание как поощрение их продолжающихся отношений. Кроме того, он помнил и то, как Министерство иностранных дел якобы запретило ему дальнейшие контакты с Савинковым, хотя имелось в виду, что их нужно поддерживать. Теперь связаться с Уайтхоллом было невозможно: британские шифры были взломаны, а телеграфная связь прервана. Но Локкарт знал, чего хочет Уайтхолл, даже если чиновники не могли ему этого сказать, — или полагал, что знал.
Исследования показывают, что Лондон никогда напрямую не одобрял заговор Локкарта; они не знали никаких деталей. Однако исследователи полагают, что Локкарт не стал бы использовать латышей, чтобы свергнуть режим большевиков, если бы не верил, что этого хочет Лондон. Он думал, что Лондон будет рукоплескать ему, и это несомненно случилось бы, одержи он победу. Вероятно, он даже не задумывался о том, что может потерпеть неудачу.
Невозможно точно определить, что именно делал Брюс Локкарт в течение двух последних недель августа 1918 года. Они стали кульминацией его работы в России и всей его жизни, хотя он прожил еще пол века и занимался другими важными делами. Но в эти две недели он и еще несколько заговорщиков попытались изменить мир. В точности об этих событиях почти ничего не известно: Локкарт ни перед кем не отчитывался; в целях предосторожности он уничтожил самые важные бумаги; по вышеуказанным причинам он не посылал телеграмм в Уайтхолл. Вернувшись в Лондон через несколько месяцев, Локкарт понял, что британское правительство не желает упоминать о неудачном заговоре с целью свержения российского режима, и поэтому в отчете, написанном сразу после возвращения домой, он тщательно обходил эту тему стороной. Только в 1932 году он написал саморазоблачительный отчет о «сказочном» заговоре, раскрытом большевиками. В более раннем отчете он утверждал, что в эти две недели лишь организовывал свой отъезд и играл в бридж, покер и футбол 4]. Наводит на размышления и то, что в его дневнике, который хранится в архиве палаты лордов, который был подготовлен к печати в 1973 году, отсутствуют записи как раз с 10 по 30 августа — именно за те дни, когда заговор окончательно оформился [5].
Посвятил ли он в свою тайну Муру? Он доверял ей без оговорок, они были так близки, что «делились и опасными вещами»; есть свидетельства того, что он действительно мог ей все рассказать (см. главу 16), однако они не вполне убедительны. Поэтому можно представить, что Локкарт не раскрывал ей, по крайней мере, подробности — он был вовлечен в более опасное дело, чем когда-либо прежде, и хотел бы избавить ее от тревог, защитить ее в случае, если что-то пойдет не так. В какой-то момент своей жизни Мура начала писать автобиографию. Она могла бы многое рассказать нам о заговоре Локкарта, однако позже Мура уничтожила ее.