Ей и в самом деле пришлось быть храброй. «Я пишу тебе из Иенделя, — писала она 20 июля. — Малыш, все еще хуже, чем я думала». Немецкие офицеры из армии, оккупировавшей Эстонию, чувствовали себя в поместье Бенкендорфов как дома. «Они без церемоний заняли усадебный дом, — вспоминал сын Муры Павел. — Они ели в нашей столовой, а нам пришлось довольствоваться маленькой дальней комнатой, где мы могли принимать пищу». В общем, они вели себя высокомерно и бесцеремонно [24], что вызывало гнев Муры: «Это пытка… несправедливо… Мне хочется кричать, говорить, что я не собираюсь это терпеть».
Если ее муж, Иван, чувствовал то же, что и она, он об этом не говорил, что только усугубило положение Муры. Ивана возмущало вторжение Германии, но не его антибольшевистские причины. Хуже того, он уже много месяцев не видел жену. Кто знает, чего он ждал от нее? Мура знала главную цель своего визита и писала Локкарту: «.. я не могу не вздрагивать, когда он ко мне прикасается».
В этом огромном доме ей удавалось улучить момент, найти пустую комнату и писать тайные записки своему любовнику: «Воскресенье: Я несчастна. Я хочу тебя. Спокойной ночи. Мура»; «Понедельник: Я не могу писать. Чувствую полную пустоту. Я чувствую себя потерянной. Только знаю, что люблю тебя больше всего на свете. Твоя Мура»; «Вторник: Пять дней прошло с тех пор, как я слышала твой голос по телефону. Я все думаю и гадаю, как у тебя дела, и молюсь, чтобы увидеть тебя снова, прежде чем ты уедешь. Я люблю тебя, малыш. Я несчастна, несчастна. Мура» [25].
Наконец она покинула это место. Судя по всему, она достигла своей цели, но какой ценой? Слуги должны были доставить ее из усадьбы в ближайший крупный город, Нарву. Оттуда она отправилась к границе, которую пересекла пешком. В Москве Локкарт, охваченный нервным ожиданием, демонстрировал бесконечное терпение. Он думал, что скоро покинет Россию. Он не получал от Муры известий уже десять дней и боялся, что их может не быть до того, как ему придется уехать. 29 июля зазвонил телефон, и это была она! Мура наконец-то вернулась в Петроград. Первым же поездом она собиралась отправиться в Москву, чтобы увидеться с ним.
Любил ли он ее теперь так же горячо, как она его? Любил — до поры до времени. Пойдет ли он на такие же жертвы, как она, чтобы сохранить их любовь? Казалось, что да. Но Аман в далекой Малайе могла бы свидетельствовать об обратном, как и его жена в далекой Британии, как и «мадам Вермель» в России.
Теперь мы подходим к главному вопросу об их отношениях: знала ли Мура об антибольшевистских заговорах, в которых участвовал ее любовник? Если знала, то сообщала ли она об этом в ЧК? Имеющиеся свидетельства говорят о том, что хотя она и знала о намерениях Локкарта (по крайней мере, в общих чертах и в то время, пока они еще не обрели форму), то никому о них не докладывала.
Она старалась быть ему полезной. В своих письмах из Петрограда, которые всегда передавались из рук в руки через друзей и потому были написаны без страха посторонних глаз, она сообщала информацию, которая могла не дойти до него в Москве. Например: «Шведы говорят, что немцы завезли на Украину новый ядовитый газ, более сильный, чем все, что использовалось раньше». Она также старалась держать его в курсе событий в бывшей столице России: «Там сильны антисоюзнические настроения» [26].
Любая женщина может посылать своему любовнику письма, содержащие информацию, которая поможет ему в работе. Однако письма Муры говорят о глубоком понимании и сочувствии к позиции ее любовника и свидетельствуют о том, что Локкарт искренне доверился ей. Так, в конце мая, когда он инструктировал Министерство иностранных дел по поводу того, как заставить замолчать британскую прессу, чтобы сохранить в тайне новости о планируемой интервенции в Россию, она написала ему: «Известие об интервенции так неожиданно разнеслось [в Петрограде]… Как жаль» [27]. Или другой пример: Кроми, похоже, предупредил ее, что их переписка может быть не столь конфиденциальной, как они думали, и спросил ее, что в ней содержится. Она сообщила об этом Локкарту по телефону, и он забеспокоился. Как только они закончили разговор, она написала, чтобы успокоить его: «Ты забавный мальчик… забеспокоился, когда я заговорила, что наши письма могут быть найдены. Что ты подумал? Что я доверяю Кроми или что?» [28] Поскольку Кроми — да и все остальные! — уже знали об их романе, она, должно быть, имела в виду, что скрывала от него политические секреты, которыми Локкарт не хотел делиться даже с военно-морским атташе Великобритании.