Заговор патрициев, или Тени в бронзе

— Однажды я взял себе за правило, — сказал я, — никогда не влюбляться в клиента… — Она в отчаянии набросилась на меня, но потом увидела мое лицо. — Дорогая, я устанавливал много правил и большинство из них нарушил! Разве ты меня не знаешь? Я боюсь, что ты будешь презирать меня, и ужасаюсь, если другие люди это увидят — но без тебя я потерян. Как мне это доказать? Сразиться со львом? Вернуть все долги? Переплыть Геллеспонт, как какойнибудь сумасшедший?

— Ты не умеешь плавать.

— Научиться — это самая сложная часть испытания.

— Я научу тебя, — проговорила Елена. — Если ты упадешь в какуюнибудь глубокую воду, я хочу, чтобы ты держался!

Здесь вода была довольно глубока. Я смотрел на Елену. Она смотрела на землю. Потом призналась:

— В тот день, когда ты уехал в Кротон, я так сильно скучала, что ходила к тебе домой, чтобы найти тебя; должно быть, мы разминулись на улице…

Переполненная чувствами, она снова склонила голову к коленям. Я печально захохотал.

— Ты должна была мне рассказать.

— Ты хотел бросить меня.

— Нет, — сказал я. Правой рукой я поддерживал ее затылок ощупывая ямку, которая, казалось, была сделана специально под размер подушечки моего большого пальца. — Нет, моя дорогая. Я никогда этого не хотел.

— Ты сказал, что хотел.

— Я осведомитель. Много говорю. В основном не то, что надо.

— Да, — задумчиво согласилась Елена Юстина, снова поднимая голову. — Дидий Фалько, ты действительно говоришь, глупости!

Я улыбнулся, потом сказал ей еще парочку.

* * *

Над заливом солнце выбилось из своего туманного облачного покрывала, и пучок света, словно шелковый, быстро пробежал по прибрежной равнине и забрался на гору, где сидели мы. Тепло окутало нас. Изящный овал береговой линии стал ярче; на ее открытой оконечности, как темное пятнышко, показался остров Капри, дополняя изгибы цепи Лактарий. Под нами вдоль берега рассыпались маленькие, белые, с красными крышами домики Геркуланума, Оплонтиса и Помпеев, а на склонах более далеких холмов притягивали взгляд деревни и фермы, расположившиеся среди гор…

— Хм! Это один из тех впечатляющих пейзажей, куда обычно привозишь красивую женщину, а сам ни разу не взглянешь на природу…

Когда солнце стало светить прямо на нас, я уложил Елену на спину и вытянулся рядом, улыбаясь ей. Она начала гладить мое ухо, словно оно было чемто чудесным. Моему уху досталось больше всего; я повернул голову, чтобы оно оказалось ближе к Елене, пока сам наслаждался ее внимательным взглядом.

— На что ты смотришь?

— О, на эти черные жесткие кудряшки, которые, кажется, никогда не расчесывали — Я узнал, что Елене нравились мои кудряшки — На один из тех длинных, прямых, высоких носов с рисунков на этрусских гробницах… Глаза, которые всегда подвижны, на лице, которое никогда не выдает, что они видели. Ямочки! — засмеялась она, переводя пальчик к одной из них.

Я дернул головой, схватив палец зубами, потом притворился, что ем его.

— Прекрасные зубы! — сердито добавила она чуть позже.

— Какой чудесный день! — Мне всегда нравилась теплая погода. Также мне всегда нравилась Елена. Тяжело было вспоминать, что когдато мне приходилось притворяться, что это не так. — Мой лучший друг счастлив, напиваясь со своей женой, так что я могу забыть о нем. Я лежу здесь на солнышке, когда ты вся принадлежишь мне, и через мгновение я буду целовать тебя… — Елена улыбнулась мне. У меня по шее пробежала дрожь. Сейчас наедине со мной у нее был совершенно спокойный вид. Я тоже расслабился до того места, где расслабление уходило… Елена наклонилась ко мне, как раз когда я притянул ее ближе и, наконец, поцеловал.

* * *

Много секунд спустя я серьезно посмотрел на небо.

— Спасибо тебе, Юпитер!

Елена засмеялась.

Зеленое платье на Елене было достаточно легким, чтобы показать, что на ней больше ничего не было. Оно держалось на пяти или шести пуговицах из мозаичного стекла, продетых в петли, нашитые на обоих рукавах длиной до локтя. Я расстегнул одну, чтобы посмотреть, что произойдет; Елена, улыбаясь, пальцами расчесала мои кудри.

— Я могу помочь?

Я отрицательно покачал головой. Пуговицы были застегнуты туго, но к тому моменту упорство и другие факторы взяли верх, так что я справился с тремя, двигаясь к плечу; потом я ласкал ее руку, и поскольку казалось, что ей это нравилось, я продолжил расстегивать пуговицы до конца рукава.

Моя рука скользила от запястья к плечу, а потом опять вниз, уже не по руке. Ее прохладная нежная кожа, которая никогда не видела солнца, сжалась, но потом, когда девушка вдохнула, снова ответила на мое прикосновение; мне пришлось силой воли справляться с дрожью в пальцах.

— Это к чемуто ведет, Марк?

— Надеюсь! Не думай, что я могу привезти тебя на вершину горы и не воспользоваться таким шансом.

— О, я так и не думала! — тихо заверила меня Елена. — Почему же, потвоему, я хотела, чтобы ты пошел?

Потом, будучи женщиной практичной, она сама расстегнула все пуговицы на другом рукаве.

Долгое время спустя, когда я был крайне беззащитен, из леса вышел кабан.

— Ррр! — приветливо произнесла дочь сенатора через мое голое плечо.