Заговорщики Гора

Внутренний двор был небольшим, но засаженным деревьям, между которыми были разбиты клумбы с цветами, в основном талендерами, динами и веминиумами. Мощёная плиткой тропинка прорезала себе путь сквозь зелень растительности. По обеим сторонам тропинки рос цветущий кустарник. Тут и там в саду попадались маленькие, скрытые укромные уголки. В одном таком местечке стоял маленький резервуар, накрытый дощатой деревянной крышкой. День выдался тёплым. Слабый ветерок шелестел листвой наверху. Внутренний двор, как и большинство таких дворов на Горе, нельзя было назвать большим. От улицы его отделяло четырёхэтажное здание. С другой от здания стороны внутренний двор был огорожен забором с маленькой, непрозрачной, деревянной калиткой, открывавшейся в узкий переулок. С двух других сторон его ограждали стены зданий, смежных с четырёхэтажным домом.

Я кожей ощущала его оценивающий взгляд, такой, каким обычно смотрят на таких как я, на рабынь. Но я не возражала. Мы же не свободные женщины.

Как это согревает и радует, когда тебя рассматривают как предмет, который принадлежит владельцу.

Мы же не свободные женщины.

— Могу ли я говорить? — осторожно поинтересовалась я.

— Говори, — разрешил он.

— Где Господин был, в течение столь многих недель? — задала я так давно мучивший меня вопрос.

— Много где, — неопределённо ответил Десмонд, — даже в Порт-Каре.

— Но Господин не забывал о рабыне? — полюбопытствовала я.

— Некоторых рабынь, — усмехнулся он, — забыть трудно.

— Рабыню это не может не радовать, — улыбнулась я.

— Я должен был бы избавиться от неё, — покачал головой мужчина. — Я должен был бы продать её.

— Пожалуйста, не делайте этого, — взмолилась я.

— Есть в тебе что-то, — вздохнул Десмонд, — что представляет для меня интерес.

— Например, моя рабская интересность, — улыбнулась я.

— Конечно, — кивнул он.

— И, несомненно, тело рабыни, — добавила я.

На Горе мое тело было освежено, приведено в порядок, настроено, оживлено и превращено в инструмент для удовольствия мужчины.

— Есть ещё нечто большее, — сказал мой господин. — Такие вещи могут быть куплены на любом рынке.

— Что же тогда? — поинтересовалась я.

— Я не знаю, — развёл он руками.

— Независимо от того, что это такое, — улыбнулась я, — оно теперь находится в ошейнике Господина.

Я хорошо знала, что рабыня принадлежит целиком, каждой прядью волос, каждой каплей крови, каждым страхом, надеждой, дрожью, каждым чувством и мыслью.

— Ты, конечно, варварка, — сказал Десмонд.

— И я даже не умею читать, — вздохнула я.

— И Ты таковой останешься, — заявил он.

— Как будет угодно Господину, — разочарованно сказала я.

Я держала колени плотно сжатыми. Именно так я привыкла за прошедшие месяцы стоять на коленях.

— Господин не забыл обо мне, — заключила я.

— Не забыл, — признал мой господин.

Я с облегчением и радостью наблюдала, как он накручивает пять ремней рабской плети на рукоять, которую при желании можно было взять двумя руками.

— Мне кажется, Господин влюблён в меня, — сказала я.

— Не говори глупости, — буркнул мужчина.

— Насколько я понимаю, Господин находит меня интересной.

— С точки зрения интереса к рабыне, — поправил меня Десмонд.

— Возможно, рабыню можно было бы освободить, — намекнула я.

— Я что, похож на дурака? — осведомился он.

Конечно, есть такое высказывание, что только дурак освобождает рабыню. Я порой задумывалась, насколько оно верно. Какому мужчине, положа руку на сердце, не хочет рабыню?

— Но, возможно, Господин мог бы найти меня интересной с точки зрения компаньонки, — не отставала я.

— Ты же варварка, — напомнил он.

— Даже в этом случае, — сказала я.

Он медленно обошёл вокруг меня, а затем, снова оказавшись передо мной, констатировал:

— На тебе отличное клеймо и ошейник.

— Неужели Вы не хотели бы меня освободить? — спросила я.

— Нет, конечно, — ответил Десмонд, и я с тревогой заметила, что он медленно, задумчиво разворачивает ремни рабской плети.

— Господин? — севшим голосом прошептала я, когда он встряхнул плеть, и её ремни свободно повисали с рукояти.

Я видела их покачивающиеся тени на земле.

— Но я могу продать тебя, — напомнил мой хозяин.

— Пожалуйста, не делайте этого, — испугалась я.

— Так значит, Ты хочешь свободы? — уточнил Десмонд.

— На Горе я наверняка узнала то, что на Земле только подозревала, — призналась я. — То, что я — рабыня. То, что мне нужен господин.

— Для этого подойдёт любой мужчина, — пожал он плечами.

— Да, — согласилась я. — Любой мужчина подойдёт. Я из тех, кто рождены принадлежать и подчиняться. Но каждая рабыня надеется встретить господина своей мечта, хозяина её сердца, того, для чьего ошейника в течение многих тысячелетий создавалось её горло.

— И каждый господин, — признал мой господин, — ищет ту, которая рождена носить его ошейник.