Я до сих пор удивляюсь, зачем ему было жертвовать ночным отдыхом ради того, чтобы выкладывать свои теории слушателям, большинство из которых предпочли бы поспать. Ева Браун, тоже иногда присутствовавшая, не слишком старалась скрывать, что ей скучно. Она то и дело бросала неодобрительные взгляды на Гитлера или громко спрашивала, который час. Тогда Гитлер обрывал свой монолог, откланивался, и компания могла расходиться.
В иных случаях у них не оставалось выбора, кроме как слушать, изображая внимательную аудиторию, удостоившуюся чести внимать его разглагольствованиям об искусстве, античной истории и мировых религиях. Вот как он, дословно, рассуждал о гибели античного мира:
Правящий класс стал богатым и обосновался в городах. И с тех пор горел желанием обеспечить своим наследникам беззаботную жизнь… Могущество каждой семьи зависело в какой-то степени от количества принадлежащих ей рабов. Таким образом, плебс, вынужденный размножаться, разрастался, а патрицианские семьи уменьшались… В результате римская аристократия потонула в массе черни. В основе краха лежал спад рождаемости.
И прочее в том же духе. Из любопытства я послала этот отрывок другу, специалисту по античной истории. Его ответ звучал примерно так: «Рассуждения Гитлера — чушь собачья, зато они отлично демонстрируют, во что хочется верить таким, как он». Хью Тревор-Ропер, изучавший монологи Гитлера в течение двух лет, заключил:
Многое в них указывает на невежество и легковерность, догматизм, склонность к истерии и тривиальность мышления Гитлера… В то же время они отражают его злой гений. Гитлер никогда не задумывался о Боге, человеческом разуме и общем благе. Ни единым словом он не обмолвился о вопросах духовности. Ему неизвестно было значение слова «гуманность». Он презирал слабость и сострадание, ненавидел силу духа.
Иной раз Гитлер уставал или Еве удавалось заманить его наверх, и как только он уходил (рассказывает одна из секретарш):
Гостиная наполнялась табачным дымом, и все признаки усталости улетучивались. Устанавливалась веселая, непринужденная атмосфера — она очень бы понравилась Гитлеру, будь он там. Из-за крепкого кофе, который мы пили весь вечер, чтобы не заснуть, мы не могли отправиться в постель сразу же, но постепенно гости и коллеги удалялись, пока наконец Бергхоф не погружался в глубокий сон.
Глава 18
1938–1939: два последних мирных лета