Заяц над бездной

- Ты живешь в Советском Союзе, - негромко произнес Брежнев, и в тоне его повисла угроза. – Скажи тем, кто будет смеяться, что пока они живут здесь, они живут по нашим законам. Закон я написал только что. Кто, ты говоришь, была его мать? Румынка?

- Да, - осторожно подтвердил Барон.

- Может, мне порвать эту бумагу и написать другую?

- Какую? – еще осторожней спросил Барон.

- Признаем всех советских цыган румынами, а? - сказал Брежнев раздумчиво. – И проблеме конец. А кто и после этого не перестанет над тобой смеяться, тех… - Брежнев отвалился в кресле, - можно признать… коренным населением Сибири, к примеру. Не бывал в Сибири?

- Бывал, – мрачно ответил Барон. – Два раза бывал.

- Так еще побываешь, - улыбнулся Брежнев. – Осень в Сибири – загляденье. А воздух! Сибирь - цыганский край. Нет! Сибирь - родина цыган!

Барон совсем помрачнел от этих слов.

- Что ж. Раз так. Кто мне скажет, что я сделал неправильно? Я же спасаю своих цыган! - сказал Барон после нескольких секунд тяжелых раздумий. – Что за Барон позволит своим цыганам пропасть в Сибири, да еще пропасть румынами?

- Хороший ты руководитель, - сказал Брежнев. – Побольше бы таких. Что-то еще?

- Ну… - протянул Барон. – Понимаешь, есть у нас, у цыган, такой обычай. Жених дарит невесте подарок.

- Скажи, это не мой ЗИМ стоит у тебя за домом? – спросил Брежнев, посмотрев через плечо Барона.

Брежнев подозвал Лаутара.

- Разве ты не подарил невесте мой ЗИМ? – спросил Брежнев Лаутара.

- Подарил, - ответил Лаутар растерянно.

- Тебе не нравится подарок? – спросил Брежнев Барона с вялой угрозой в голосе.

Лаутар никогда не видел раньше Барона таким – удивленным и посрамленным одновременно.

- Ах ты… – Барон возмущенно взглянул на Лаутара, - что же ты молчал? Подарок от такого человека! – возмущение Барона было бурным и фальшивым, как цыганское золото. – Это такая честь для меня! Для моего дома!

- Вот именно, - сказал Брежнев удовлетворенно. – А кстати. – Он поднял тяжелый государственный взгляд на Лаутара. – Где же, так сказать, сама невеста?

- Невеста… - произнес Барон испуганно.

- Она там, в доме! На третьем этаже! – сказал Лаутар, просияв от счастья.

- Зовите, - сказал Брежнев. – Надо же увидеть, из-за чего сыр-бор весь.

Брежнев подмигнул Барону.

Барон кивком велел цыганкам пойти за Аной.

Цыганки поспешно пошли в дом.

А потом из дома раздались звуки музыки, а двор Барона оказался заполнен цыганами, и все они пели, и хлопали в ладоши, и одна за другой выходили из дома Барона девушки-цыганки, и каждая несла в руках цветы, простые голубые и желтые полевые цветы, пахнущие грубо и пьяно, и каждая положила свои цветы на землю, и так выложили они дорогу цветов до самого стола, а потом женщины заплакали, а дети засмеялись, и тогда из дома вышла Ана.

Вышла и пошла, не поднимая глаз, по цветам, к столу, за которым сидел Барон, Брежнев и Лаутар.

Лаутар поднялся навстречу Ане.

И женщины плакали, а дети смеялись.

А Лаутар и Ана смотрели друг другу в глаза, и было Брежневу и Барону страшно за них.

Женщины плакали, дети смеялись.

А Лаутар и Ана смотрели друг другу в глаза, и Брежнева обнимал Барон, и Брежнев говорил, что дочь Барона хороша, ничего не скажешь, а Барон говорил, что хороша как рай, и говорят, цыган два раза бывает в раю, потому что в раю живет на земле, и Брежнева фотографировала цыганка на память с Бароном, потому что Барон попросил, потому что это такой редкий снимок – два таких серьезных человека на одном снимке, а Ана с Лаутаром смотрели друг другу в глаза, и женщины плакали, и дети смеялись, а в глазах Барона были слезы, и в глазах Брежнева они были, но никто их не видел, потому что все смотрели на Лаутара и Ану. А они не видели никого, потому что смотрели друг другу в глаза.

В это самое время, в полуденной жаре маленькая лодка медленно дрейфовала по течению Днестра.

В лодке сидели Смирнов и Гроссу.

Гроссу сидел, свесив босые ноги в воду.

Смирнов поначалу осуждающе смотрел на него, но потом, распекаемый висящим над головой солнцем, последовал его примеру, снял галстук, потом, кряхтя, снял туфли и носки, и с облегчением опустил раскаленные ноги в воду.

Так они – Смирнов и Гроссу, сидели молча, с минуту, глядя на воду.

Вдруг прямо перед лодкой, с шумом из воды вынырнул водолаз, потом второй, третий.

Первый водолаз снял маску – это был полковник Блынду.

- Чисто! – как всегда бодро, сообщил полковник. – Никого! Танк лежит на дне.

- Форсирование Днестра… - сказал со знанием дела Смирнов. – Жаркая здесь была переправа. Да-а… Ничего. Когда найдем Леню…

Голос Смирнова чуть дрогнул.

Гроссу печально взглянул на него.

- Да, найдем Леню! – сказал более твердо Смирнов, с горячей верой в глазах взглянув в лицо Гроссу. – И тогда… Поднимем танк. Памятник сделаем. Найди Леню! – вдруг наклонившись к шумно дышащему после погружения Блынду, доверительно и негромко сказал Смирнов. – Я тебе как офицеру приказываю! Не как полковнику! Как генералу, если найдешь!

- Сделаю все возможное, Иван Никитич, - сказал с печальной готовностью Блынду.