Заяц над бездной

У подножия холма горели костры. Здесь кипел человеческий муравейник – десятки женщин-цыганок накрывали столы, им помогали дети, а мужчины наблюдали метания женщин и строго указывали им на все их ошибки, и все были рады и пьяны. Шли приготовления к свадьбе, самой большой свадьбе до самого Измаила. Всходило и заливало холм красным светом большое южное солнце.

- Счастливый ты человек, - сказал Брежнев Лаутару.

- Правда, - согласился Лаутар. – Тебя послал мне Господь.

- Брось ты, – сказал Брежнев. – Я не религиозный. Бога нет. Надеяться не на что.

Лаутар покачал головой, но промолчал.

- Вон, взгляни на это, - Брежнев смотрел на солнце. – Это было, и это будет. На этом холме сидели какие-нибудь скифы, или греки, или звери, или черти. Все они подохли. Ни от кого никакого следа. А оно поднималось, и светило на этих греков, зверей и чертей, и не запомнило их, и нас с тобой не запомнит.

Некоторое время оба – Лаутар и Брежнев – молчали.

- Стыдно так жить, Лаутар, – сказал Брежнев. - Стыдно мне.

- За что? – спросил Лаутар.

- За всё, - ответил Брежнев. – За всё, что сделал. За всю жизнь. А тебе – не стыдно?

- Мне? А за что?

- За что? – Брежнев усмехнулся. – За то, что живешь на земле, а не знаешь, зачем. Ешь, спишь, и не знаешь, зачем. Никто не знает. И они не знают. – Брежнев указал вниз холма. - Вины не знают. Ничего не знают.

- Вины? В чем же они виноваты?

- Живы – значит, виноваты, – сказал Брежнев. – Каждый в чем-то виноват.

- А ты - в чем?

- Я? – Брежнев рассмеялся с горечью. – Я виноват так, что не отмыться мне никогда, ни в каких котлах адских. Потому я в них и не верю. Чистым жить трудно. А грязным легко. Запачкался – и пошло, полетело - успевай только, пачкайся.

- Что же ты, не сделал ничего хорошего в жизни? – спросил Лаутар.

- Хорошего? Воевал. Вот, и все, вроде. Так получается. А ты? Что хорошего ты сделал?

- Я? – Лаутар задумался. – Да, правда. Вроде как и ничего. В кришме играл. Пил и гулял. А что, тоже хорошо. А?

- Хорошо, - Брежнев рассмеялся. – То-то и оно. Вот и вся твоя жизнь.

- Смотри. – Лаутар указал вниз холма. – Свадьба будет. Все-таки тебя послал мне Господь, я тебе точно говорю. Теперь у меня свадьба будет, и счастье будет.

- Будет, - сказал Брежнев грустно. – У тебя будет.

- А у тебя?

- У меня тоже - могло быть. Такое счастье могло быть, куда тебе.

- Ну так… Что тебе мешает?

- Занавес, - сказал Брежнев.

- Какой занавес? – не понял Лаутар.

- Железный занавес, - сказал Брежнев, - Слыхал про такой?

- Нет.

- Эх, ты. Цыганская твоя душа беспартийная. – Брежнев посмотрел на Лаутара. - Никто про это не знает. Ванька один Смирнов знает. Но Ванька - могила. А ты… Тебе тоже скажу, шут с тобой. Ты все равно и сказать никому не сможешь. Кто тебе поверит.

Лаутар смотрел на Брежнева внимательно, затаив дыхание.

- Понимаешь, я люблю одну женщину. И она меня любит.

- Ну? – нетерпеливо сказал Лаутар. – Ухажер у нее, что ли? Так ты его быстро, как Малая!

- Нет, - сказал Брежнев. – Нет у нее никакого ухажера. Меня она любит, меня. А я - ее люблю. Всю жизнь люблю, понимаешь?

- Понимаю, - с готовностью откликнулся Лаутар.

- Что мешает, спрашиваешь? Нет уж, никакой не железный занавес! Что занавес? Тряпка. Порви и выбрось. Заячья моя душа мешает. У всех на виду, всем на потеху. Бегу к обрыву, бегу. Может, когда-нибудь, и добегу.

- Всё у вас, у серьезных людей, не как у людей, – грустно произнес Лаутар, задумавшись. – Ладно.

Лаутар поднялся на ноги.

Рассвет все ярче и прозрачней делал подножие холма с каждой минутой, и на зеленом ковре все ярче загорались белые прямоугольники длинных свадебных столов.

- Вставай, - сказал Лаутар строго. - К Барону пойдем.

Барон выпустил из трубки облако серого дыма, хмуро запустил пятерню в седые курчавые волосы.

- Гайдуков звать надо, - наконец, сказал Барон.

Малай кивнул перебинтованной головой и скрылся.

Напротив Барона, на летней веранде, сидели Брежнев и Лаутар.

- Слушай, брось ты всё это! – нервозно сказал Брежнев, обращаясь то ли к Барону, то ли к Лаутару. – Куда мне! Смешно это! Да и поздно!

- Поздно – ты так не говори! – сказал Барон. – Пока живой, всё не поздно. Для меня честь помочь такому серьезному человеку!

Брежнева слова Барона не утешали.

- Ну, ну, - ободряюще сказал Барон. – Поймаем твою лошадку. Не таких ловили. Ждать надо. Гайдуков надо.

Через некоторое время у дома Барона собрались гайдуки.

Это были цыгане, но не просто серьезные цыгане, и не просто опасные цыгане, а самые отборные, самые отпетые бандиты, какие только жили на белом свете - до самого Измаила.

Они назывались гайдуки – так с древних времен называли в этих краях бандитов. Называли, и почему-то любили. Говорят, они защищали народ. Правда это, неправда – это уж никто не знает. Никто не знает, как было на самом деле в этих краях в те времена. Много времени прошло.

- Это Неня, - говорил Барон, представляя Брежневу по очереди каждого гайдука. – Это Чола из Бухареста. Это Жарик. Это Минтя из Тирасполя.