#заяц_прозаек

Родители ругались. Он обещал, что больше не будет. Но утром, выходя из подъезда, отталкивался с крыльца, прямо с верхней ступеньки, и взлетал. Не слишком высоко, примерно до уровня третьего этажа, — а то выше вдруг бы мама заметила? Или, того хуже, папа!

Говоров взлетал, расправлял руки, и так, буковкой «Т», плыл над улицей, а снизу никто на него не смотрел — потому что привычка была на самом деле дурацкая и немодная, чего тут смотреть, сами подумайте — кто захочет быть немодным, даже если из-за любви? Ну ладно бы еще на спор! Как будто трудно было спуститься на землю и дойти до школы своими собственными ногами! Это же всего тысяча триста двадцать четыре метра, что там идти-то?

А в окно влетать — ну это просто был дурной тон! Конечно, школьными правилами это не было запрещено официально, а всё, что не запрещено, то разрешено, но… Ну вот представьте — купили бы вы карету. Такую красивую, резную, как в восемнадцатом веке. С витушками такую. И поехали бы на ней по седьмому транспортному. Представили? Ну вот, и летать — это было почти то же самое.

А Говорову на это было вообще плевать.

Его одноклассники спрашивали: Говоров, тебе это зачем? Что-ты доказать-то этим хочешь, летанием этим своим? А он только плечами пожимал. Говорил, что нравится просто. Странный он был, этот Говоров.

Александра Аркадьевна, когда он появлялся у нее в кабинете, вежливо постучавшись в окно второго этажа, поджав губы, шествовала к окну, поворачивала ручку и молча впускала Говорова. Цедила сквозь зубы: «Садисссссь!» Говоров садился. Если она его спрашивала, то мучила дольше всех и потом обязательно занижала балл. Хотя она, считалось, добрая.

В классе больше никто не летал. Только Говоров. И Оксанка. Но она потихоньку, чтобы никто не видел. Поздно вечером, если посылали за хлебом или там мусор вынести. Поднимется сантиметров на пять над тротуаром — и делает вид, что идет, а сама — летит. Низко совсем. Она потому что не любила именно летать, Оксанка. Она любила Говорова и хотела, чтобы как он.

Кто знает, взлети Оксанка хоть на полметра, возможно, в этой истории даже появился бы сюжет. Может быть, даже увлекательный. Как у Шекспира. Но она выше пяти сантиметров так никогда и не взлетела. Да и то если никто не видел. Она была ужас какая стеснительная, Оксанка. Она Говорову до одиннадцатого класса так и не призналась. И особенно боялась даже не признания, а почему-то Александры Аркадьевны.

А дальше — институт, все дела. Взрослая жизнь. Всё как обычно. Дальше даже и самому Говорову стало не до полетов.

Дмитрий Быков. Avant dernier

Ученица выпускного класса Елена Калинина, красавица и умница, выходила из школы в прекрасный мартовский предвечерний час после репетиции школьного спектакля на французском языке (школа была французская, продвинутая и элитная), когда ее окликнул ничем не примечательный, никем особенно не любимый одноклассник Сергей Михайлов. То было время акселератов, и Михайлов на их фоне был особенно невзрачен. С Калининой ему вовсе уж нечего было ловить. Ей не нравился его запах, его немытые черные волосы, его неряшливость и абсолютная никчемность. Что-то там он вроде понимал в химии, но учился неровно. Понимая свою полную неуместность в этом элитном классе, где каждый чем-нибудь выделялся и что-нибудь особенное умел, он говорил иногда многозначительные глупости, от которых все чувствовали только неловкость: и несмешно, и жалко, и вроде травить не за что, но и уважать совершенно не хочется. Михайлов был человек непроявленный и тревожный. Во всяком случае сейчас, в такой прелестный солнечный мартовский вечер, как бы теплый с лица, но прохладный с изнанки, — Калининой совершенно ни к чему было встречаться с Михайловым. Она хотела неспешно идти домой одна и думать о категорически другом человеке, который репетировал ее по литературе перед поступлением в иняз. Собственно, еще ничего не было, а все-таки все уже было, и это было такое же прелестное переходное состояние, как мартовский вечер. Вообще Калинина была взрослый человек, и француженка Ирина Степановна регулярно повторяла, что учить ее нечему.

— Калинина! — крикнул Михайлов, и непонятно было, по какому праву он нагло окликает ее по фамилии. — У меня есть два билета на сегодня на «Мученика».

— Серьезно? — сказала Калинина с выражением легкой брезгливости. — Повезло тебе.

— Так, пошли, — сказал Михайлов с застенчивой наглостью. Это выглядело так жалко, что даже размазать его в ответ как следует не получалось, и этим он бесил вдвойне.

— Сережа, — сказала Калинина по возможности сострадательно. — Тебе не с кем пойти?

— Не то чтобы не с кем, — ответил Михайлов со смешным вызовом. — Но хочется с тобой.

— Не получится, Сережа. Я занята. Кто же приглашает за два часа?