Заяц с янтарными глазами

По пути из аэропорта Ханэда такси виляло из стороны в сторону, объезжая то самые опасные выбоины, то детей, велосипедистов и тащившихся в сторону города женщин в мешковатых узорных штанах. Токио являл собой очень странное зрелище. Первое, что бросалось в глаза, — причудливо переплетенные телефонные и электрические провода, тянувшиеся во все стороны над рыжими от ржавчины крышами лачуг. А потом на юго-западе показалась в зимнем свете гора Фудзи.

Американцы бомбили Токио три года, но самыми разрушительными оказались налеты 10 марта 1945 года. В тот день в пожарах, вызванных зажигательными бомбами, погибли сто тысяч человек. Около сорока квадратных километров городской территории превратились в руины.

Обратились в прах и пепел почти все постройки, кроме горстки зданий. В их числе был Императорский дворец за серыми стенами из валунов и широкими рвами, несколько зданий из камня или бетона, несколько кура — складов, где семьи купцов хранили свои сокровища, и отель «Империал». Его спроектировал в 1923 году Фрэнк Ллойд Райт: это было фантастическое, дерзкое скопление бетонных храмов вокруг множества прудов — «японизм» в слегка ацтекской трактовке. Этот комплекс пережил и землетрясение 1923 года — его лишь слегка задело. Уцелели также здание японского парламента, несколько ведомств, американское посольство и офисные здания в деловом квартале Маруноути напротив дворца.

Все это было реквизировано для нужд оккупационных властей. Журналист Джеймс Моррис (впоследствии — Джанет Моррис) писал об этом странном районе в своем травелоге 1947 года «Чаша Феникса»: «Маруноути — маленький американский островок, окруженный японским морем пепла, щебня и ржавых жестянок. Когда проходишь мимо домов, по барабанным перепонкам ударяет диссонирующая музыка армейского радио, а отдыхающие после дежурства джи-ай стоят, прислонившись к ближайшей удобной стене… Можно подумать, находишься где-нибудь в Денвере».

И вот здесь, в самом парадном из этих зданий, Дайити (№ 1), размещалась штаб-квартира генерала Макартура, верховного командующего союзных держав (ВКСД), даймё-янки.

Игги попал в Японию через два года после того, как император фальцетом объявил по радио о поражении в войне, используя манеру речи и обороты, остававшиеся неизвестными за пределами императорского двора. Он предупредил, что «лишения и страдания, которым подвергнется наш народ, наша страна, будут велики…». За месяцы, которые протекли с тех пор, Токио вполне привык к своим оккупантам. Американцы провозгласили, что будут править, проявляя чуткость.

На фотографии, запечатлевшей генерала и императора в американском посольстве в Токио, их отношения прочитываются очень ясно. На Макартуре форма цвета хаки, рубашка с расстегнутым воротом и ботинки. Он стоит, уперев руки в поясницу: это «американский солдат, не любящий мишуры», как выразился репортер «Лайф». Рядом — император. Он хрупкий, безукоризненно опрятный (черный костюм, рубашка с воротником-стойкой, полосатый галстук), неотступно верный традициям. Эта фотография как бы сообщает: чуткость и хорошие манеры встретились для переговоров. Японская пресса отказывается печатать фото. ВКСД распоряжается опубликовать его. На следующий день после того, как был сделан этот снимок, императрица присылает Макартуру букет цветов, выращенных в дворцовых садах. А еще через несколько дней — лакированную шкатулку с императорским гербом. Осторожное общение начинается с подарков.

Таксист привез Игги в гостиницу «Тейто» напротив дворца. Тогда было сложно не только оформить разрешение на въезд в Японию и проживание там. Трудно было найти и жилье: «Тейто» была одной из двух уцелевших гостиниц. Община экспатриантов из штатских была крошечной. Помимо дипломатического корпуса и журналистов, в Токио находилась горстка бизнесменов вроде Игги да несколько ученых. Игги приехал как раз тогда, когда Международный военный трибунал для Дальнего Востока начал судить военных преступников, в том числе Хидэки Тодзио и Рюкити Танака, главу тайной полиции. По отзывам западной прессы, Тодзио обладал «неземным самодовольством самурая».

ВКСД постоянно издавал приказы, имевшие отношение буквально ко всему: от мелочей гражданской жизни до принципов управления Японией, и часто в этих приказах находила отражение американская чуткость. Макартур решил, что необходимо отделить от государства синтоистскую религию — тесно связанную с подъемом национализма, который произошел в последние пятнадцать лет. А еще ему хотелось разрушить гигантские промышленно-торговые конгломераты: