— Мне держать роту сутки только из-за слабовольности господина оберфельдфебеля? Может быть еще что пожелаете? Бабу грудастую или бочонок свежего пива? Не ожидал от старого, как он говорил, вояки такой хилости и убогости! Сутки! Это говорит ветеран! И как у вас наглости хватает, а? — лейтенант с восторгом опять понес своего подчиненного по буеракам и косогорам, упиваясь своим голосом. Старшина привычно кряхтел, жался и пришибленно поплевывал в сторону рефлекторно, когда эпитет или сравнение выдавались особенно ядреные. Швабы втишка хихикали, поощряя своего начальника на продолжение спектакля.
— Господин лейтенант, осмелюсь доложить, я вывернул свою ногу в лодыжке и тоже не могу идти — неожиданно даже для самого себя сказал Поппендик. Уж больно невыносимо было смотреть на этого наглого франта. Тошнило, словно тухлого нажрался.
— Снимайте сапог, показывайте — с видом записного доктора велел новодельный командир роты. И оберфельдфебель сел на мокрые письма и стянул сапог. Ноги у него пухли уже неделю и вид имели паршивый. А зазнайка с погонами офицера разбирался в этом, как свинья в апельсинах.
— Господин лейтенант, прошу вас не обращать на нас, хромых, внимания. Мы не имеем права сдерживать темп продвижения танковой роты своими хворями. Без нас вы гораздо быстрее и безопаснее выйдете к нашим, тем более, что трудно будет потом объяснить с чем связана такая задержка при выходе из окружения. Мы пойдем следом и выйдем когда вы уже будете командовать пополненной ротой — польстил хитрый ветеран.
— Хотите сдаться в плен Иванам? — понял по-своему гнусный выскочка.
— Никак нет, господин лейтенант! С такими жестянками, как у меня, нас в плен не возьмут — подал тусклый голос старшина, коснувшись словно невзначай пальцами невзрачного значка на своей груди.
Значок был странным, почему-то сам Поппендик считал его шведским или датским — из — за «Солнечного колеса», как называли эту зализанную округлую свастику. Щит с такой эмблемой был у 5 танковой дивизии СС «Викинг», где служили всякие скандинавы. Видал не раз, когда пересекались с этими северянами в ходе боев за Харьков. Почему-то был уверен, что и значок у старшины оттуда. Овал из дубовых листьев со старомодным мечом, воткнутым в клубок змей — и без имперского орла, обязательного для всех германских наград.
Тем не менее на бойкого лейтенанта вид этого знака с потертым серебрением как-то подействовал охлаждающе и отрезвляюще. Даже странно.
— Итак, слушайте мой приказ! Неспособные поддерживать темп продвижения двигаются сами. Вы должны выйти к нашим не позже, чем через три дня после нас, в противном случае я подам на вас данные, как на пропавших без вести. Вам остается суточный паек, я не могу обделять своих солдат ради калек. И оставьте им одну плащ-палатку. Все, до встречи! Поторапливайтесь, колченогие! Остальным, нормальным — марш — марш!
Когда здоровые танкисты убрались в лес, наводчик неожиданно расплакался крупными слезами, безутешно, как ребенок. Как брошенное в лесу дитя. Поппедику тоже было не по себе, но он крепился.
И открыл от изумления рот, взглянув на странно оживленного старшину. Тот даже лицом порозовел, ухмылялся вполне себе бодро и вскочил на ноги весьма поспешно. Право, не удивительно было бы, если б он даже и перестал хромать. Но это уже было из области сказок и легенд, нога у него не стала вдруг сгибаться.
— Эй, сынок, ты что повесил нос? Ищи бутылку, лечить тебя буду, побежишь птичкой завтра — напряг плачущего наводчика оживший старшина.
— Но мы одни, без провизии, без медикаментов! Мы еле ходим, господин гауптфельдфебель! Нам неоткуда ждать помощи! — сказал сущую правду наводчик — ефрейтор.
— Дитя! Вот тут на дороге Иваны раздавили почтальонов и кого еще? А? Не знаешь, молокосос? Скотобойный взвод, вот кого! У почтарей явно несколько мешков с посылками, а там будут точно засохшие пироги и черствые пряники, а может и сухая колбаса. Если ж ее не будет у почтарей, то уж точно что-нибудь найдется у скотобоев, это я тебе сто марок ставлю против затрещины. Принимаешь пари? — широко осклабясь, показал все свои оставшиеся зубы старшина.
— Точно так, то есть — никак нет! — спохватился носитель чирьев.
— То-то. Если попрутся русские — ложись и не мельтеши. И не вздумай стрелять, балбес! Дуй за бутылкой!
Сопляк не по-уставному кивнул и зашкандыбал прочь, испуганно оглядываясь.
Удивляясь преображению приятеля, Поппендик отправился за поживой. Старшина явно был мастером в обыске, действуя быстро, методично и результативно. Радостно ухнул, найдя в кабине опрокинутого на крышу грузовика трофейный русский неуклюжий автомат с круглым диском.
— Йепи каней, дружище! Теперь у нас есть лесной пулемет! — и чуть не заплясал от радости.
Поппендик пожал плечами, ворочая отсыревшие мешки с почтой. Сроду бы не подумал, что 16 800 человек в одной дивизии так мощно портят бумагу. Хотя попались и мешки с письмами из тыла…