Заигрывающие батареи

Посылок, к сожалению, не нашлось. Зато в изрешеченной пулями машине скотобоев обнаружились колбаса и консервы и бутылки со шнапсом и подчерствевший, но съедобный хлеб. Жаль другая машина была сплющена, как камбала и в придачу сгорела. Но и того, что нашли — на троих должно было хватить с походом на несколько дней. Нашлись шинели и плащ-палатки и даже сносный кусок брезента. Напоследок, старшина ловко стянул отличные офицерские сапоги с безголового трупа.

— Считай это наследством. Он оберфельдфебель, я — оберфельдфебель, значит — родственники! — уверенно заявил повеселевший старшина на немой вопрос приятеля.

Наводчик смотрел странным взглядом напуганного ребенка, которому хочется верить в чудо. Ну, вдруг эти хромые черти обернутся рыцарями в сияющей броне — и спасут маминого сына?

Бивак разбили неподалеку от дороги, так, чтобы не слышно было, но если что вспомнят, то утром — наведаться. Выпили чуток шнапса, причем старшина заботливо дал сопляку побольше. Велел обнажить свои недоделанные гнойные холмы. И пока еще было светло — принялся за лечение пустой бутылкой. Поджег и накидал туда горящих бумажек, а потом прижал пустое горлышко к самому знойному чирью. Хлопнул по донцу. Ефрейтор ахнул, в бутылку хлестко плюнуло белым с розовым гноем. С легким хлопком старшина оторвал от кровоточащей дырки жадную горловину. Опять накидал в бутылку горящих бумаг. Прижал к другому чирью — опять плюнуло и потекло густым по стеклу гнусное. Больной кряхтел и тихо охал от боли, но держался.

— Не пыхти мне тут, я тебе специально налил двойную дозу, хотя мы, как старички и более достойны такой чести! — уверенно выговорил самодовольный лекарь.

— Я никогда бы не подумал, что так можно делать… Чем-то варварским отдает — честно признался Поппендик, глядя, как с присловьем «Болезнь, иди прочь!» бравый теперь старшина зафитилил опоганенную бутылку в лес.

— Это — прогрессивное лечение вакуумом! И совсем оно не варварское, у варваров такие стеклянные сосуды стоили безумных денег. Разумеется, наши коновалы от такого приходили в ужас и верещали, что так делать не допустимо, но завтра, паренек, ты себя будешь чувствовать куда лучше! — заявил старшина, обрабатывая сочащиеся кровью и какой-то жижей дырки в коже, смоченной в шнапсе ватой.

— Учиться никогда не поздно! Ишь, не жопа, а лимбургский сыр!

— Так мы сможем отсюда выбраться, как считаете? — стараясь придать дрожащему голосу героичность, но очень жалко спросил прооперированный.

— Мальчик! Я воюю с самого начала войны и не такое видал. А твой командир — хоть и стал воевать немного позже меня — но тоже заслуженный старый заяц. Он учился в Баварии, еще в первом наборе пантерников, когда была такая лютая секретность, что даже инструктора не имели конспектов и методичек и все говорили по памяти, и курсантам тоже нельзя было ничего записывать, все заучивать, как в монастырской школе со слуха, от корки до корки! Так и бубнили и те и другие, сплошь комические ситуации — пихнув локтем в бок сидящего по соседству Поппендика подначил приятель.

Командир уничтоженного танкового взвода «Пантер» только усмехнулся. Ах, какое далекое и прекрасное время, умилительно вспоминать, ведь и впрямь тогда учеба казалась мукой мученической потому горячие и глупые юнцы рвались на фронт. Сейчас бы Поппендик с удовольствием служил инструктором, даже без конспектов и наставлений вызубрив все по танку наизусть.

Хотя чего греха таить — много раз танкисты поминали незлым тихим трехэтажным словом изыски чертовых инженеров, намудривших и начудивших словно по дремучему лесу катаясь. Очень многое было в «Пантере» сделано нерационально, чересчур сложно и заковыристо. Такое впечатление, что инженеры рисовали свои чертежи спьяну левой ногой через правое ухо. Потому поломок у кошек было очень много, а после того, как зверюшки попадали под массированный русский обстрел — и тем более! И чинить эти поломки было очень трудно. И особенно в боевых условиях.

— Эх, вот что забыли — у почтарей и скотобоев точно должна быть карта! И вроде даже мне что-то этакое в рваном виде попадалось на глаза, но я тогда совсем другое искал! Старина, давай-ка сходим обратно, пока еще не стемнело совсем — кряхтя стал подниматься на ноги преображенный старшина.

Поппендику очень не хотелось вставать, ноги гудели, ныли — и одна, та, что с дыркой, всерьез разболелась. Он тянул время, но гауптфельдфебель оказался бодр, напорист и непреклонен, хотя сопляка с собой не стал брать, приказав тому обязательно выздороветь до утра. Вполне логично объяснив: потому как утром на него нагрузят вся и все — формально он куда здоровее двух битых и стреляных ветеранов. Чирьи — вещь неприятная, но тут не гражданская жизнь.

— Я бы отложил до завтра! — сказал уныло Поппендик, умом понимая, что приятель не отцепится. Но очень не хотелось опять вставать и идти. Даже по важному делу.

— Завтра тут попрут Иваны — отрезал старый вояка.

С этим спорить было сложно. Кое-как встал и заковыляли к разгромленному обозу.

— Ты сам понимаешь, где мы находимся?