Заигрывающие батареи

— Развелось всякой дряни, бандиты чертовы — облегченно заявил старшина, когда дали кругаля, стараясь уйти подалее от возможной новой встречи с этой шпаной.

— Кто это был?

— Черт их разберет, сорта говна. Они тут все друг друга режут, одно слово — славяне безмозглые. Лучше держаться от них подальше, сатана их разберет, что на уме держат.

Тем не менее ангелы — хранители всей троицы сработали дружно и на совесть. Ушлый гауптфельдфебель целый день наблюдал за маленькой деревней, даже скорее — хутором, после чего уверенно заявил, что вот тут — они купят жратву и наймут проводника. Что уж он там углядел — Поппендик бы не сказал, но оказалось — все верно. За солидную пачку оккупационных марок — и еды добыли и пожилой мазур честно вел их два дня по каким-то тропам и утром командир третьего взвода угробленной танковой роты снова услышал странный боевой клич своего приятеля:

— Йепи канней, дружище! Мы выбрались! Да еще этот прохвост ухитрился провести нас через передовые позиции! Мы уже в нашем тылу! — радостно заявил ухмыляющийся бранденбуржец.

С этим было не поспорить — на хорошо просматриваемой из кустов проселочной дороге тащилось несколько пустых телег с унылыми лошадками и такими же мешковатыми повозничими — только вот форма на обозниках была самая что ни на есть своя, великогерманская.

Поляку дали денег, выбрались поспешно перед удивленными тыловиками и доехали до штаба пехотной части с максимальным комфортом. Оказалось, что такие окруженцы здесь не новость, но танкисты безлошадные залезли куда глубже остальных, хотя и хромые.

Проверку прошли достаточно легко, да впрочем и так все было ясно, тем более, что вышли с документами и говорили одно и то же.

Деньги оберфельдфебели поделили более — менее честно, насколько мог судить Поппендик, старшина убыл в лазарет с обострением сразу целого букета разных болезней, после того, как в узком кругу отпраздновали успех.

Действительно ли ушлый прохвост расхворался или это было обострением хитрости, но вид у больного был довольный, как у обожравшегося сметаной кота. А танкистов — командира взвода и его наводчика, направили тоже в тыл, но на переформировку. Экипажей для «Пантер» не хватало катастрофически.

Простились тепло, напоследок Поппендик спросил у бывалого приятеля:

— А что это за боевой индейский клич ты периодически издавал?

— Служил у нас русский из эмигрантов, фольксдойч из казаков. Бравый и удачливый был сукин сын. Вот это — от него осталось. Может он и сейчас жив — там где все свернули себе шеи и остались на льду, он ухитрился выбраться один — единственный, правда руки — ноги отморозил. Но мне его возглас понравился — рассмеялся старшина.

— А что он значит?

— Да пес его знает! Разве это важно? — пожал плечами веселый бранденбуржец.

— И верно! Бывай, может и увидимся, дружище!

— Ты тоже не сопливься. И за молокососом присматривай — как наводчик он пока ерунда на постном масле, но как тягловая сила — очень полезен!

На том расстались.

А вот бравый лейтенант со всей группой пропал без вести и больше ни о ком из той группы Поппендик не слышал ничего.

Старший лейтенант Бондарь, временно исполняющий обязанности командира батареи в ИПТАП.

Туман полз слоями и мерещилось в нем всякое. Впору бы подумать о чертовщине, но, как комсомолец и офицер РККА, да в придачу слышащий за туманом отдаленный рык танковых двигателей, ВРИО комбата до таких старушачьих страхов не опустился. Чего уж там бояться всякой нечистой силы из мифологий, когда вот она, реальная и уж точно нечистая, сила готовится к танковой атаке.

Сидел Бондарь рядом с первым орудием своей (хотелось верить, что уже — своей и скоро от дурацкой приставки ВРИО он избавится) батареи сразу по трем причинам. Первое — стояла пушка на фланге, а немцы были мастерами находить слабые стыки и пролезать с флангов, второе — отсюда было видно лучше чем с организованного уважающими своего командира бойцами НП, наконец, в третьих — наводчик, сейчас напряженно всматривавшийся вместе с комбатом в ползущий туман.

Глаз у этого парня был точный и стрелял он мастерски, но на днях состоялся неприятный разговор с начальством. Дело было в том, что артиллеристы ИПТАПов не зря носили на левом рукаве черный ромб с перекрещенными стволами старых пушек. Это были без всякой лести — лучшие бойцы. Сильные, выносливые, стойкие — и одновременно умные, расчетливые и — храбрые. Без залихватской и чуток дурашливой лихости десантников, без показушной элитарной смелости разведчиков, без плакатной кинематографичности летчиков и моряков. Скромные, знающие себе цену боги войны.

А наводчик паниковал под бомбами, и опять потерял голову при утреннем воздушном налете, пришлось его искать. Пришел, правда сам, но через шесть минут. И снова бомбежка — тут немцы бомбили почти безнаказанно, словно в начале войны, наши чертовы соколы все никак не могли перебраться поближе, а с дальних аэродромов получалось пшик, а не воздушное прикрытие.