Заигрывающие батареи

А еще когда «стажером» был обучаемым, сделали крюка, чтоб глянули новички на разгромленный немецкий опорный пункт. Там же провели практическое полевое занятие, но, как полагал Попов, выбрали начальники это место именно потому, что служившие в тыловых службах немецкой армии «хи-ви» из наших же граждан — тут дрались вместе с немцами и погибли с оружием в руках — убивая наших же. Было этих предателей тут много, чуть не столько же, сколько и немцев. В нашей форме, только повязки белые на рукавах с надписью «Добровольный помощник вермахта». Запомнился особенно окоп с разбитым немецким станковым пулеметом. МГ-08 криво стоял на стрелковой полке из-за перекуроченных осколками салазок, свесив побежденно рыло с драным цилиндром кожуха, на дне лежали слоем трое немцев, густо засыпанных комьями земли, снега и стреляными гильзами, а на них, крест накрест — двое в наших шинелях с повязками. Причем только один не засыпан гильзами, верхний, с вдребезги расквашенной головой, только светлые волосы из месива торчат, ветром колеблются. А тот, что под ним, прижмуривший раскосые глазки — уже под гильзами, ссыпавшимися из кучи, что под пулеметом собралась. Огонь велся долго и свирепо. До конца. После этого отношение к своим, сдавшимся немцам в плен, у Попова стало совсем иным. Не Каратаевы, нет.

Что касается нацменов, то Попову стыдно было вспоминать, каким наивным он был сержантом. И черта лысого он кому бы рассказал, как бывший у него, свежеиспеченного командира расчета пушки — гаубицы, нацмен выставлял его дураком долгое время. Несчастный был боец, откуда-то с дальних степей, привыкший к южному, судя по всему климату, потому страшно мерзнувший во время зимних учений, на которых он еще потерял варежки и сердобольный Попов отдал ему свои и мерз сам. Неграмотный, потому просил глупого сержанта читать газеты на его языке и Попов, потея от натуги ломал язык, выговаривая: «Ман медонам, ч? маъно дорад таваккал мекунанд. Ин табиатан бар ман вазифа?ои нав ва иловагиро мени?ад ва, бинобар ин, як масъулияти нав ва иловаг?. Хуб, мо, болшевикон аст,?абул нест, ки биди?ам, то масъулияти. Ман онро?абул омодаг? (карсак баланд дароз)».

И слушал ведь, стервец ехидный с каменной мордой, ничем не выдавая себя. И хромал он вечно, потому приходилось тянуть на занятиях тяжеленную пушку самому, отдавая прохвосту легкий ящик с прицелом.

Разоблачение произошло случайно, когда сержант был внезапно вызван к командиру дивизиона и, срезая угол, пошел по задворкам казармы. Услышал голоса с этим самым «нав ва иловагиро мени?ад ва», замедлил шаг и аккуратно высунулся из-за угла, словно его кто под локоток придержал. Карсак баланд дароз!

Страдалец из его расчета стоял со своими земляками и отнюдь несчастным не выглядел. Мало того, он сам читал какую-то бумагу, судя по всему — письмо. Это было первое открытие, а второе — бедолага сделал несколько шагов, переходя от одного земляка к другому — и при том не хромал. Хотя с утра отпрашивался в медпункт как раз из-за страдающих ног. Это открытие ошеломило Попова. Он отлично знал, что так болезни за час не проходят, хоть как медики старайся. Словно повязку с глаз сняли. И выглядел его несчастный член расчета отнюдь не горемыкой. Орлом смотрел, грудь колесом, откуда что взялось!

И тут же словно сдулся, как проколотое колесо, как только командир расчета вышел из-за угла. Моментально преобразился, мигом став несчастным и жалким, причем его земляки отлично справились с собой, никто не заржал, сохранили все постные рожи. И опять оказался боец хромым и глядел побитой собачонкой. Попов даже усомнился — не обманывали и его глаза и слух? Но раз он прошел медкомиссию — значит с его органами чувств все в порядке, а этот подлец его обманывал.

— Не надо прикидываться, я видел, как вы читаете бегло рукописный текст и не хромаете, товарищ красноармеец — по возможности бесстрастно сказал сержант.

— Э, черный человек — хитрый человек! — на весьма приличном русском весело ответил боец. И вот тут, наконец, его земляки не удержались, заржали обидно. Явно были в курсе дел. Попову страшно захотелось дать наглецу в морду, но он чтил Устав. Но возмездие и наказание пришло быстро — на следующей же неделе дивизион участвовал в полевых учениях и пушку надо было чистить от грязи. Хитрый азиат, жалобно пыхтя, стал протирать тряпочкой легко поддающийся чистке щит. Явно предоставляя остальным корячиться с пудами грязи, которые налипли на орудие снизу, в трудно доступных местах.

— Эй, не валяй дурака, работай как все! — хмуро заявил здоровенный мордвин — замковой. И его земляк, наводчик, ехидно спросил:

— Опять заболел? Воспаление хитрости, да?

Попов не успел вмешаться. Наводчик с пониманием глянул на командира расчета и сказал земляку:

— Дай ка сюда досыльник! А тебя, сержант, старшина искал, не знаю зачем.