Хотя и участок фронта спокойный и в обороне стоят и наши и немчура и даже вот стреляют редко… И потому поток бегунов к врагу надо пресечь. Дюжина штрафников да их взводный, довольно своеобразный круглолицый парень — в тылу щеголеватый и ухоженный, а на передовой одевавшийся весьма растрепанно, за что получал внушения от командиров своих. Вот и сейчас он красовался странным картузом, который при ближайшем рассмотрении оказался люто мятой фуражкой старого образца, гимнастеркой с тремя громадными заплатами и подобными шароварами. Впрочем, остальные штрафники тоже выглядели весьма расхристанно — двое в шинелях без ремней, враспояску, остальные — кто во что горазд, любой строевик от такого зрелища бы языком своим подавился. Зато все — с сидорами, торбами и противогазными сумками, тяжело обвисшими.
Попов встрепенулся, следом зашевелились и обтрепаи. Артиллеристы, наконец, наладили свою связь. Теперь оставалось только ждать и наблюдать. Штрафники и взводный гуськом скользнули по ходу сообщения в траншею бывшей самой передовой, дальше была ничейная земля с жидковатым и сильно драным проволочным заграждением в один кол — и на взгорочке — немецкие уже позиции. Все это украшалось парой десятков разномастных воронок, в основном — старых, то есть — тихое место.
Смершевец глубоко вздохнул — из траншеи один за другим выскакивали его подопечные, задирая сразу же высоко обе руки в которых — в строгом соответствии с немецкими рекомендациями из заткнутого репродуктора — были зажаты далеко видные белые ленточки бинтов. И галопом вразнобой, словно пуганутые овцы, кинулись к немецким окопам.
Потер ладошки, они мерзли, когда волновался. Вроде бы никаких утечек быть не должно, предупредить немцев никак не могли, но не удивился бы, если б сейчас плотным пулеметным огнем немцы срезали бегущих. Поймал себя на мысли о том, что вот так — с поднятыми руками — вид они имеют непривычный и неприятный. На горушке этой небольшенькой самое малое четыре машинки станковых, да пара — ручников, судя по данным пехотинцев. Шверпункт обороны. Прожевать чертову дюжину бегущих в полный рост по открытому полю — задачка детская. Но немцы не стреляли. Зато с нашей стороны бахнул сначала один винтовочный выстрел, в тишине показавшийся особенно громким и раскатистым, потом второй, потом уже пяток стволов, потом — с десяток.
Один из бегущих упал ничком, вскочил, запрыгал на одной ноге. Соседи подхватили его под руки, потащили.
— Попали? Но ведь все стрелки только что инструктировались! Или нашелся чугрей, которому хоть кол на голове теши? — заполошно замелькали мысли.
Вздрогнул — немецкие пулеметы дали пару длинных очередей над головами бегущих, прижимая с верхотуры советских стрелков, бивших в спину перебежчикам. Лупили недолго, звук стрельбы какой-то странный, вроде бы на немецкие машинки не похожий. Вроде и горка — переплюнуть можно — а вот, поле все держит.
Думать об этом стало некогда, бегуны замедлялись перед немецкой траншеей, в бинокль Попов видел бликующие немецкие каски — комитет по встрече, не иначе.
И чуток позже донеслись глухие хлопки — из немецких окопов пыхнуло жидкими бурыми дымками. Каски исчезли, а бежавшие спрыгнули вниз и их тоже не стало видно. Забабахало часто, вразнобой, потом взвыл заполошно и тут же заткнулся пулемет. Чуть позже затрещал немецкий МГ, этот звук Попов отлично помнил. Сейчас несколько минут — и бой понесется всерьез.
Не ошибся, десяток мин пыхнул разрывами на нейтралке, солидно рявкнули гаубичные снаряды, немцы определенно решили, что русские наступать натеяли, ставят заградительный огонь, ожидаемо и предсказуемо. Потому вовсе не удивился, когда началась ответная пальба — артиллеристы старались нащупать позиции своих немецких коллег.
— Добавилось на нейтралке воронок преизрядно — мелькнула в голове неуместная мысль. А какая была бы уместна? Думать о том, не совершит ли кто из штрафников переход на сторону врага, или — что несколько легче — не останутся ли они там все без вести пропавшими, что тоже чревато — уже не стоило. Проверил всех участников сам дважды, да и другие тоже старались. Три информатора в группе, так что вроде бы все предусмотрел. Но возможно все, что угодно. Чужая душа — потемки, нос туда не сунешь, очень редко — но и из офицерских штрафбатов перебежчики были, не так, как из солдатских штрафрот, но — были.
Это только по самоназванию человек — разумный, а знакомство с изнанкой войны опровергало разумность людскую с жестокой наглядностью. И это не говоря о том, что сама по себе такая штука как война — лютый идиотизм, столько полезного переводится в гниль и мусор, что не воюя, люди бы уже рай на земле построили. Ан нет — та война мировая, что отгремела чуть больше двадцати лет назад, война, которую сгоряча назвали «Великой», в сравнении с этой была куда бледнее.