Зайка

Опять повисает пауза. Мы опускаем взгляды в мини-тарелочки. Зайка, ну зачем же говорить об этом так откровенно? И в то же время с ней трудно не согласиться. Она не ходит вокруг да около. И она права. За это мы ее и любим, хоть иногда это и трудно. Но это правда, из всех созданных нами гибридов ни один не обладал полноценными, функционирующими гениталиями. Или руками из настоящей человеческой плоти.

– Да к черту их руки! – говорит наша беззастенчивая, честная Зайка. – Я хочу член!

– Может, пришло время Саманте больше принимать участие в нашем круге, – предлагает другая.

Так странно слышать это имя. Оно кажется таким знакомым и чужим одновременно. Мы навостряем свои подрагивающие ушки. Мы еще не проводили Мастерскую все вместе. Скоро, Зайка, скоро, говорят остальные. Нам не терпится увидеть, на что ты способна! Учитывая твой талант и жизненный опыт. Но, честно говоря, именно этого мы и побаиваемся. Потому что вдруг окажется, что все сделала только одна из нас, а не мы все?

Ну пожалуйста, не будьте такими глупышками!

– Парни – в смысле Гибриды – становятся лучше, даже когда она просто сидит неподалеку. У них все чаще нормальные губы и слизи все меньше и меньше. Да и последние кричали намного меньше. Ах, да, и хвостов у них не было!

– Плюс, они казались более… сознательными.

– И с постелью дело обстояло лучше. Не с самой постелью, понятное дело, просто они не так ее боялись.

– Ну или это просто мы сами оттачиваем мастерство, – говорит Зайка. – Да и вообще совершенствуемся.

– А мне нравится, когда у них хвосты. Это сексуально. Давайте сделаем одного с хвостом? Пожалуйста! О-ох, а можно и с мордой! Надо сделать еще одного Поломанного. В смысле Чернового. Устроить вечеринку Черновых! Мы уже сто лет такого не делали.

Зайка, это просто отвратительно, говорим мы. Боже, очень-очень отвратительно! Но мы все равно тебя любим. Ты, конечно, бяка, но наша бяка, а мы как матери, которые несмотря ни на что любят и считают своих детей самыми красивыми, пусть остальные и называют их мерзкими личинками.

Зайка корчит в ответ рожицу.

Ох, Зайка, ты такая забавная!

Мы произносим это со смехом, потому что это чистая правда. Она така-ая забавная! Мы смеемся, смеемся и смеемся, пока к нам не подходит официант и не спрашивает, почему мы смеемся и все ли у нас в порядке? У него такой встревоженный голос, что нам становится еще смешнее! Ему от нашего смеха становится не по себе, потому что он не понимает, в чем дело, он не в теме, хотя, наверное, и хотел бы, это видно по его растерянному, ищущему лицу, которое смешит нас еще больше. Мы уже не смеемся, а хохочем вовсю, хватаемся за свои подтянутые животики, вот-вот задохнемся! Умрем от смеха прямо над мини-чурросами!

О боже, как смешно! О боже, боже, боже! Мы, наверное, уже тысячу калорий сожгли, смеясь над тем, какая забавная наша зайка. Зайка-смешнюля.

Ой, а вот и голод вернулся. Голод… по «Пинкберри»!Господи, так хочется в «Пинкберри»! Боже, надо пойти. Интересно, там открыто?

Открыто! Надо пойти.

Надо-надо-надо. Ну что, пойдем?

Пойдем, Зайка.

О боже, как же сильно зайка любит «Пинкберри»! Так сильно, та-ак сильно, та-а-ак, блин, сильно! Господи! И мы так счастливы, что хочется прыгать, скакать, хочется пуститься в пляс! Кто с нами?!

И стоит этому вопросу прозвучать, нас пронзает боль. Мы вспоминаем… крышу. Женские руки в кружевных черных перчатках. Глаза – один карий, другой голубой, как у того певца. Он крутой[48]. Как же его зовут? На минуту у нас перехватывает дыхание. У той женщины в сетчатых перчатках есть имя. Она прижимала нас к себе, близко, но не слишком крепко. И тот аромат… чем же от нее пахло? Чем-то свежим, кажется. И травяным. И ее волосы были похожи на перья. Как же ее звали? Вроде бы…

Мы с тобой, мы с тобой потанцуем, Зайка!