Заир

     - До соседей мне дела нет: я не стану скандалить потому, что совершенно не хочу. Мне было нелегко, но в конце концов я усвоила то, что ты сказал мне в Загребе, и теперь пытаюсь привыкнуть к этому. Но если тебе это доставит удовольствие, я могу изобразить, что ревную, злюсь, схожу с ума от беспокойства.

     - Какая ты странная... Я начинаю думать, что ничего не значу для тебя.

     - А я начинаю думать, что ты забыл - в соседней комнате тебя ждет журналист, и наш разговор его не касается.

***

     Ах да, журналист. Надо включить автопилот, потому что я наперед знаю, какие вопросы он задаст. Знаю, с чего начнется интервью ("Хотелось бы поговорить о вашей новой книге... каков ее главный посыл?"), знаю, что отвечу ("Если б я хотел ограничиться посылом, то написал бы не книгу, а одну фразу").

     Знаю, он спросит, как я отношусь к критике, которая обычно со мной не церемонится. Знаю, каким вопросом он завершит беседу ("А вы пишете что-нибудь новое? Каковы ваши творческие планы?") и что я ему на это отвечу ("Пока это - секрет").

     И начало не сулит неожиданностей:

     - Хотелось бы поговорить о вашей новой книге... Каков ее главный посыл?

     - Если б я хотел ограничиться посылом, то написал бы одну фразу.

     - А почему вы пишете?

     - Потому что я открыл способ поделиться с другими чувствами, которые испытываю.

     Произнесено тоже на автопилоте, но тут я останавливаюсь и поправляю себя:

     - Впрочем, эту историю можно рассказать и по-другому.

     - По-другому? Вы хотите сказать, что не удовлетворены "Временем раздирать..."?

     - Книгой - удовлетворен вполне, а своим ответом - нет. Почему я пишу, спрашиваете вы? Правдивый ответ должен звучать так: "Я пишу, потому что хочу быть любимым".

     Журналист глядит на меня с подозрением: что это еще, мол, за душевные излияния?

     - Я пишу, потому что в детстве не умел играть в футбол, у меня не было машины, мне давали мало денег на карманные расходы и я был плохо развит физически.

     Чтобы продолжать, мне приходится сделать над собой неимоверное усилие. Разговор с Мари напомнил мне о прошлом, в котором больше не было смысла. Теперь надо рассказать мою личную историю - и освободиться от нее.

     - Я был немодно одет. И девочки поэтому не обращали на меня внимания, как я ни старался. И по вечерам, когда мои одноклассники проводили время со своими подружками, я создавал свой мир, - мир, в котором я могу быть счастливым. И спутниками моими были писатели и их книги. В один прекрасный день я сочинил стихотворение, посвященное девочке, жившей на нашей улице. Мой приятель нашел его у меня на столе, украл и прочел перед всем классом. Все смеялись, все считали, что быть влюбленным - нелепо.

     Только та, кому были написаны эти стихи, не смеялась. Назавтра, когда мы пошли в театр, она исхитрилась оказаться в соседнем кресле и сжала мою руку. И мы вышли из театра, взявшись за руки, - я, уверенный в том, что хил, уродлив, плохо одет, и девочка, считавшаяся самой красивой в классе.

     Я замолчал, переносясь в прошлое, заново переживая то мгновенье, когда ее рука прикоснулась к моей, и жизнь преобразилась.

     - И все это - благодаря стихам. Они объяснили мне, что, когда пишешь, раскрывая неведомый, невидимый мир, ты можешь на равных соперничать с миром своих сверстников - с физической силой, модной одеждой, машинами, спортивными успехами.

     Журналист был явно удивлен. Я, впрочем, тоже. Овладев собой, он продолжал:

     - Как вы считаете, почему критика так сурова к вам? Автопилот в тот же миг подсказал бы мне ответ: "Не подумайте, что я сравниваю себя с гениями прошлых времен, но стоит лишь прочесть биографию любого классика, чтобы увидеть, как неумолима и беспощадна была по отношению к нему критика. Причина этого проста: критики крайне не уверены в себе, не понимают толком, что происходит, они - демократы, когда рассуждают о политике, но едва лишь речь заходит о культуре, оказываются фашистами. Они считают, что правителей народ себе выбирать может, а фильмы, книги, музыку - не вправе".

     - Вам не приходилось слышать о "законе Янта"? Готово дело. Я снова отключил автопилот, хоть и знал, что журналист едва ли опубликует мой ответ.

     - Нет, первый раз слышу.

     - Этот закон появился тогда же, когда и наша цивилизация, однако официально провозглашен был лишь в 1933 году одним датским драматургом. В маленьком городке Янте создали десять заповедей, предписывающих, как люди должны вести себя. Судя по всему, это справедливо не только для Янта, но и для всего мира. Если попытаться свести его суть к одной формуле, она будет звучать так: "Посредственность и безликость суть наилучший выбор. Будешь придерживаться его - сумеешь прожить жизнь без особых проблем. А попытаешься поступить иначе..."

     - Мне бы хотелось знать эти заповеди, - журналист искренне заинтересован.

     - Здесь их у меня нет, но я сделаю нечто вроде резюме. Подойдя к компьютеру, я набрал и распечатал такой текст: