Зайти с короля

— Ты знаешь утреннее правило хозяина: на первую полосу ничего такого, что могло бы испортить аппетит за завтраком двум пожилым леди, — парировал главный.

— Вот поэтому-то нашу газету никто и не читает, кроме старух!

Редактор хотел бы затолкать эти слова обратно в наглую глотку заместителя, но они буквально совпадали с теми, которые он сам употреблял в частых спорах со стареющим владельцем газеты. Он еще раз бросил взгляд на две фотографии размером с тарелку, уже размеченные красным карандашом, чтобы отвлечь внимание от посторонних деталей вроде постели, смятых подушек, переплетенных ног и сконцентрировать его на главных кадрах: теле и лице принцессы.

— Мы не можем. Это просто непристойно.

Не говоря больше ни слова, редактор склонился над столом, взял красный карандаш и линейку и провел две аккуратные линии, которые отрезали снимки как раз повыше сосков. То, что осталось, можно было видеть и прежде на бесчисленных фотографиях принцессы, сделанных на пляжах, с той только разницей, что здесь у нее было иное выражение лица, изогнутая дугой спина и язык возле уха. В этом, собственно, и заключалась новость.

— А что говорят во дворце? — устало спросил редактор.

— Обычные словеса. После саморазоблачения Майкрофта они немного не в своей тарелке.

— Сначала Майкрофт, потом это… — Редактор покачал головой. Он понимал, что многие откажут ему от дома, если эти снимки будут связаны с его именем.

Он предпринял еще одну попытку к сопротивлению:

— Послушайте, но ведь у нас не дурацкая Французская революция. Я не собираюсь тащить королевскую семью на гильотину.

— Здесь есть сторона, живо затрагивающая общество, — вмешался редактор новостей, он говорил спокойнее заместителя. — Король возбуждает политические споры, вмешиваясь в самые разные дела, и, оказывается, ему нет дела до того, что происходит под крышей его собственного дворца. От него ждут, что он будет олицетворением морали нации, а не хозяйкой борделя. Получается, слепых глаз у него больше, чем у Нельсона.

Редактор опустил голову. Из-за слухов фунт уже упал на два цента, и это реальная угроза.

— Никто не просит тебя возглавлять революцию, не отставай только от других. — Заместитель вновь принялся за свое. — Эти картинки уже гуляют по всему городу. Утром мы можем оказаться единственной газетой, в которой их нет.

— Я не согласен. Мне плевать на иностранные газетенки. Это чисто британское дело, и любой редактор в этом городе представляет последствия публикации этих снимков. Никто не станет спешить, во всяком случае, в британских газетах. Нет.

В приливе патриотической гордости он распрямил плечи и решительно поднял голову:

— Нет, мы не станем давать их, пока наверняка не узнаем, что кто-то уже решился. Возможно, мы упускаем из рук сенсацию, но это не та сенсация, которую я хотел бы видеть выбитой на своем могильном камне.

Зам открыл рот, чтобы сказать, что в бухгалтерии уже подсчитывают цифры убытков, которые выбьют на этом камне, как дверь распахнулась и в кабинет влетел редактор колонки сплетен. Он был слишком возбужден и слишком запыхался, чтобы из его сбивчивых слов можно было что-нибудь понять. Отчаявшись, он схватил со стола пульт телевизионного дистанционного управления и нажал кнопку одного из новых спутниковых каналов. Канал принадлежал немцам, работал из Люксембурга, а принимала его половина Европы, включая и южную Англию. Когда экран ожил, на нем предавалась страстям принцесса Шарлотта со всеми своими сосками и прочим. Заместитель сгреб снимки и побежал спасать первую полосу.

— О, это мне нравится, Элизабет. Это мне нравится.

Был второй час ночи, первые выпуски газет уже прибыли, и Элизабет прибыла с ними. Он, похоже, не имел возражений и только хмыкал, просматривая газеты.

«Этим утром королю предъявляется обвинение в пренебрежении своими обязанностями, — прочел Урхарт в „Таймс“. — В погоне за личной популярностью и собственными политическими целями он подставил под удар не только себя, но и весь институт монархии. Политики и газетные магнаты, поспешившие вскочить на подножки его кареты в последние недели, повели себя оппортунистически и беспринципно. Требовалось мужество, чтобы твердо стоять на конституционных принципах, чтобы напоминать нации, что монарх не должен быть ни опереточным шутом, ни выразителем общественного мнения, но лишь беспристрастным и не вовлеченным в политику главой государства. Френсис Урхарт такое мужество проявил, и он заслуживает аплодисментов».

Урхарт снова хихикнул.

— Да, мне это нравится. Но это и должно мне нравиться, дорогая. Я писал это сам.

— А мне больше нравится «Тудей», — отозвалась Элизабет. — «К черту королевские титьки и титулы. Им пора подтянуть ремни и что-нибудь на себя накинуть!»

«Слабоумный король», — прочел Урхарт еще один заголовок. — «Его Королевскому Величеству следовало бы срочно шепнуть кое-что на ушко принцессе, да вот выстроилась целая очередь…»

Элизабет громко смеялась. У нее в руках был номер «Сан» с огромным заголовком: «Король извращенцев».

— Ах, дорогой, — она едва могла говорить, давясь от смеха, — эту битву ты выиграл.