Закат и падение Римской Империи. Том 7

В царствование Адриана, когда империя простиралась от Евфрата до океана и от Атласских гор до Грампианских возвышенностей, один причудливый историк забавлял римлян описанием их первых войн. “Было время, — говорит Флор, — когда места нашего летнего уединения — Тибр и Пренест — были целью воинственных обетов в Капитолии, когда мы пугались мрака рощ Ариции, когда мы могли не краснея торжествовать победу над безымянными селениями сабинов и латинов и когда даже Кориолы могли дать победоносному генералу лестный для него титул”. Гордым современникам Флора нравился этот контраст между прошлым и настоящим; но писатель смирил бы эту гордость, если бы мог представить картину будущего, если бы мог предсказать римлянам, что по прошествии тысячи лет лишившийся своего могущества и сузившийся до своих первоначальных пределов Рим снова будет вести войны на прежней почве, которая была когда-то украшена его виллами и садами. На лежавшую по обеим сторонам Тибра окрестную римскую территорию папы постоянно предъявляли свои права как на наследие св. Петра, а иногда и действительно владели ею; но бароны присвоили себе необузданную никакими законами независимость, а города слишком верно подражали мятежам и внутренним раздорам метрополии. В двенадцатом и тринадцатом столетиях римляне постоянно старались смирить или уничтожить мятежных вассалов церкви и сената, а папа сдерживал их упорное и себялюбивое честолюбие, но нередко поощрял их рвение, оказывая им содействие своим духовным оружием. Их войны походили на те, которые велись первыми консулами и диктаторами, покидавшими соху для того, чтобы браться за оружие. Они собирались с оружием в руках у подножия Капитолия, выходили за городские ворота, похищали или жгли жатву своих соседей, вступали в беспорядочную борьбу со своими противниками и возвращались домой из экспедиции, длившейся пятнадцать или двадцать дней. Осады они вели долго и неискусно; пользуясь победой, они удовлетворяли низкие страсти — зависть и мстительность и вместо того чтобы усвоить мужество своих противников, заботились только о том, чтобы окончательно разорить их. Их пленники молили о помиловании в одних рубашках и с веревкой вокруг шеи; они разрушали не только укрепления, но даже дома неприятельских городов, а жителей размещали по окрестным селениям. Таким образом, свирепая вражда римлян мало помалу разрушила Порто, Остию, Албан, Тускул, Пренест и Тибур, или Тиволи, служившие резиденциями для кардиналов-епископов. Порто и Остия — эти два ключа для входа в Тибр — до сих пор безлюдны и в развалинах; болотистые и нездоровые берега этой реки покрыты стадами буйволов, а сама река не удобна ни для судоходства, ни для каких-либо торговых сношений. Окрестные холмы, составляющие тенистое убежище от осенней жары, приобрели прежнюю привлекательность с восстановлением внутреннего спокойствия; Фраскати обострился вблизи от развалин Тускул; Тибур или Тиволи снова возвысился до звания города, а менее значительные города Албано и Палестина украсились виллами римских кардиналов и князей. В своей разрушительной работе честолюбие римлян нередко находило непреодолимое препятствие в сопротивлении соседних городов и их союзников; во время первой осады Тибура они были выгнаны из своего лагеря, а сражения при Тускулеи при Витербоможно сравнить с достопамятными битвами при Тразимене и при Каннах, принимая в расчет сравнительное могущество Рима в эти две различные эпохи. В первой из этих мелких войн тридцать тысяч римлян были разбиты тысячью германских всадников, посланных Фридрихом Барбароссой на помощь к Тускулу, а по самому достоверному и самому умеренному счету число убитых доходило до трех тысяч, число пленников — до двух. Через шестьдесят восемь лет после того римляне выступили со всеми городскими военными силами против Витербо, находившегося в церковной области; вследствие образовавшейся странной коализации тевтонские орлы красовались на знаменах противников вместе с ключами св. Петра, а папскими союзниками командовали граф Тулузский и епископ Винчестерский. Римляне потерпели позорное поражение и понесли большие потери; но если английский прелат действительно определял их военные силы в сто тысяч человек, а понесенные ими на поле сражения потери — в тридцать тысяч человек, то следует полагать, что он впадал в эти преувеличения из свойственного пилигримам хвастовства. Если бы вместе с восстановлением Капитолия были восстановлены мудрая политика сената и дисциплина легионов, то было бы нетрудно снова завоевать разделенную между множеством мелких владетелей Италию. Но новейшие римляне не возвышались над общим уровнем соседних республик в том, что касается военного дела, и стояли много ниже их в том, что касается искусств. К тому же их воинственный пыл скоро охладел; после нескольких беспорядочных экскурсий они снова впадали в свою национальную апатию, пренебрегали военными учреждениями и прибегали к унизительному и опасному содействию иноземных наемников.