Закат и рассвет (СИ)

Он сжимает женский затылок, притягивает ее к себе, как остервенелый. Какой это будет поцелуй на вкус? Теплый дождь на закате дня. Кислые яблоки и сандал. Светловолосый уверен в этом, когда их уста соединяются. И она отвечает, свирепо и жарко. Язык сам толкается ему на встречу. Так тесно и влажно.

Стук. Кто-то стучит в блядскую дверь.

— Сенсей… Цунаде Сама…- все резко обрывается, как только в палату заходит Минато. Блондин стучит несколько раз по деревянной поверхности и, не дождавшись ответа, проскальзывает внутрь.

Они успевают отлипнуть друг от друга каким-то чудом, как раз в тот момент, когда блондин утомленно поднимает взгляд, отвлекаясь от бумаг, что держит в руках.

— Что такое, Минато? — голос снова металлический, искусственный. Она поворачивает голову в сторону ученика Джирайи, смотрит на него так, словно умирает от смертельной скуки, хотя у самой сердце стучит, будто вскоре оборвутся все капилляры.

К черту мир. К черту всех тех, кому она снова понадобилась.

— Вас искал Третий, говорит, Вы обещали показать ему историю болезни одного пациента, — он задумчиво поджимает губы, снова что-то ищет в бумагах. Ему нет никакого дела до происходящего, либо он слишком рассеян сегодня, но почему-то он не стремится лишний раз взглянуть в сторону наставников. К счастью…

Полный обзор загораживает прикроватная тумбочка. Если бы Намикадзе только видел, от чего он этих двоих отвлек…

— Я поняла, — она снова отвечает сухо, в то время, как Джирайя старается не дышать. Ее ладонь не останавливается. Сжимает головку члена, скользит по всей длине. Мучительно медленно. Кажется, словно ее пальцы очерчивают каждую венку. Совсем его не жалея. Так, что отшельник цепляется руками за одеяло, как утопающий за свою последнюю надежду. — Что-то еще?

— Ах да… Он просил передать, что он знает, что Вы после долгой дороги, но дело важное, поэтому откладывать визит не стоит, он будет ждать в своем кабинете в течение часа.

Тук. Тук. Тук. Сердцебиение отзывается в ушах, как барабанная дробь. Джирайя не может отвести от Цунаде глаз. Низ живота сводит спазмом возбуждения, разбухая тугим комом внутри. Их могут застукать в любой момент. И это для него одна из самых грязных, желанных фантазий…

Он мог кончить от одного только этого пленительного зрелища, от осознания, что это делает с ним именно она. Ее ладонь, пальцы… И то, как она довольно кусает нижнюю губу, словно наивная девчонка, которая была поймана за мелкой шалостью.

Ему больших усилий стоит сидеть сейчас с каменным лицом, будто ничего не происходит. Не стонать во всю глотку, бороться с рваным дыханием.

— Чудесно. Спасибо, что предупредил, Минато, — она одаривает Намикадзе любезной улыбкой, и даже не думает останавливаться. Надрачивает ему прямо на глазах у его подопечного. Бесстыдно и властно. Дьяволица.

— Да, да… Спасибо, Минато, — хриплый голос, сквозь зубы. Лучше бы молчал, не палился бы так позорно. Улыбка Сенджу в эту же секунду превращается в хитрую ухмылку, ее движения становятся быстрыми, конечно же, намеренно. Сильными. Вот же стерва…

Он в ее руках, полностью в ее власти. Если это не безумие сейчас, тогда, что это?

У Джирайи асфиксия, у него в легких, как будто бы дым непроницаемый. Кожа плавится под женскими, столь чуткими прикосновениями. Она точно знает, что ему нужно, как он хочет… Все уязвленные места, сокровенные желания. И в какой-то момент ему даже кажется, что он четко созерцает, ощущает всем своим существом, как тонкая прозрачная нить соединяет, прокалывая насквозь их грудные клетки. Для него это помешательство, но в тоже время самый естественный порядок вещей.

Нет, никаких сил терпеть. Он уже над пропастью. На спине испарина, он весь взмок, а между ног стояк каменный, что низ живота судорогой сводит.

Отшельник заставляет себя считать до десяти, чтобы хоть как-то отсрочить свою неминуемую гибель…

Дверь за Минато не успевает закрыться, как они уже целуются в губы, трахают друг друга языками так жадно, что заходится сердце.

Ее волосы цвета платины, щекочут кончиками его шею, плечи, когда мужские ладони притягиваю ее к себе за талию. Она упирается второй ладонью ему в плечо, и этот жест кажется таким необходимым, до дрожи сокровенным.

Они были, как две тлеющие свечи, выжигающие друг друга, сливающиеся воедино. Белый и лазурный воск.

— Я кончаю, — хриплый стон, а Цунаде кусает его за нижнюю губу с блаженством. Он не может контролировать себя, просто тает в ее объятиях, взлетает до небес.

Она чувствует, как он дрожит всем телом, задыхается.

У Джирайи было много женщин, но такого не было никогда. Для него Цунаде ураган, самое пленительное безумие. Самая яркая отметина на сердце. Так было всегда… Как только он впервые ее увидел, совсем еще зеленым.

— Мне нужно идти, Третий меня ждет, — эта фраза, словно стакан холодной воды, что вылили прямо в лицо. Сенджу тянется к полотенцу на тумбочке, но Джирайя не дает ей этого сделать.