Закат и рассвет (СИ)

Ее уста приковывают к себе взгляд, как сочный плод, который хочется попробовать на вкус. Он, как больной, помешанный…

Зачем он это спрашивает? Чего добивается? Она чувствует, как ее сердце болезненно толкается в собственной груди. Просто заходится в лихорадочных ритмах.

— Нет. Никогда не жалела. Он уже женат, у него недавно родился ребенок… Мы хорошие друзья и я за него счастлива, — принцесса слизней пожимает плечами, снова отводит глаза. Хочется сделать вдох, но не получается.

К чему этот допрос? Он вспомнил что-то?

Он резко вздрагивает, когда Цунаде касается области ребер, а затем опускает ладонь еще ниже. Алые ноготки на загорелой коже смотрятся гармонично, словно так и должно быть. Белесые шрамы, как тонкие узоры, хранят в себе различные воспоминания. Темные и светлые.

— Что такое? Здесь больно? — блондинка поднимает взгляд янтарных глаз, пристально смотрит на напарника. Снова пытается коснуться уязвленного места, чакрой просканировать проблему, но он не дает ей этого сделать. Сжимает в своей руке женское запястье.

— Не остановишься сейчас, я за себя не отвечаю, — мужской баритон звучит все также спокойно, и Джирайя смотрит в ее омуты открыто.

Это так чертовски в его стиле, кидать в ее сторону неоднозначные намеки, пошлые комплименты. И если еще пять лет назад, Сенджу за подобные выходки, была готова убить его, то сейчас в белокурой голове возникали совершенно иные мысли. Грязные, развратные.

И для нее это простая истина… Именно то, что ей так было нужно, то о чем она думала последние годы, засыпая в холодной постели.

— Знаешь, Цунаде, в последнее время мне постоянно снится один и тот же сон. Он настолько реальный, что я могу со смелостью сказать, что на твоем копчике три родинки, две в области позвоночника. И еще одна с внутренней стороны бедра.

Она не знает, что сказать ему на эти слова, просто кусает губы. Внутри нее недоверие и желание разрывают ее на куски. У нее низ живота сводит от холодных радужек глаз, что сейчас испепеляют ее своим вниманием. И это переломный момент, она что-то для себя решает.

Знает, что если сейчас позволит себе то, что диктует в голове ее черти, назад пути уже не будет… Действия потом не обнулить, не спрятать голову в песок.

— Я пропишу тебе обезболивающее получше, — отвечает она, как ни в чем не бывало. В то время, как женские пальцы уже скользнули вниз по торсу, медленно, мучительно жарко, по кубикам пресса, а затем намеренно задевая резинку мужских боксеров.

Это было похоже на помешательство. Джирайе казалось, что она выжигает его насквозь.

Цунаде, не нужно. Включи мозг. Остановись, черт бы тебя побрал.

Голос разума, как крик… Как мольба… Бесполезно.

Темные глаза наблюдали за ней с изумлением, будто бы не в состоянии поверить в реальность. В то, что это не галлюцинация и не очередной сон, плод извращенного воображения.

Отшельник часто видел свою напарницу во сне, и там они позволяли друг другу многое, но чтобы вот так… Наяву… Похоже, в госпитале ему прописали дурь, что надо, из самых сокровенных тайников Орочимару.

— Это тоже входит в часть медицинского осмотра? — хриплый вдох на грани с сумасшествием, когда вокруг испаряется воздух и невозможно сосредоточится ни на чем кроме жарких и уверенных прикосновений женских рук.

— Допустим, — Цунаде проникает пальцами сквозь темную ткань, поглаживает возбужденную плоть, так, что у него дыхание

перехватывает. Он точно крышей поехал, умирает от передоза медикаментов, а она его агония.

Сердце задыхается в приступе, ударяясь о ребра. В горле пересыхает. Он будет помнить ее дьявольскую и блаженную ухмылку даже на смертном одре.

Глаза янтарные, темные, как холодный виски. Прикосновения томные, красные лепестки роз в грудной клетке застывают, а острые шипы царапают кожу.

И пусть она будет той, кто заберет его в последний путь. Его любимый демон, личный ад. Может быть, Джирайя все еще в тех подземельях… Может быть, ему так и не удалось выбраться наружу. Спастись из плена.

— Сенджу…- снова стон. Она и сама не понимает, зачем так поступает. Совесть маячит на затворах души, но этот голос такой тихий, он не может остановить ее. Уже не остановит. Поздно. Соблазн слишком велик, необходимость почувствовать теплоту его тела критическая, болезненная до потери рассудка.

Хроническое ощущение вины вперемешку с похотью, неукротимым желанием. Сгусток чувств, невысказанных слов, вечного ожидания.

Оттолкни меня, Джирайя… Скажи, что не хочешь. Выстави вон.

Сердце стучит, как молоток, в мыслях борьба, двойственность…

Цунаде считает себя лицемеркой, конченной сукой…но рая, ведь ей все равно не видать… Она думает об этом, когда мужская широкая ладонь очерчивает ее талию, опускается вниз по ноге, гладит по коленке, чтобы после, раздвинуть их шире. Скользнуть вдоль внутренней стороны бедра, поддразнивая.

Не отрывая взгляда, смотреть глаза в глаза, словно испытывая друг друга на прочность. Потому, что оба изголодались. Потому, что кажется, что по-иному просто нельзя.

Цунаде тянется к его губам, как зависимая, после долгой ломки.