Закат и рассвет (СИ)

— Если не уберешь сейчас от меня свои руки, Джирайя, тебе придется задержаться на больничной койке на очень длительное время.

— Пускай так, я не против, если такова цена твоей правды, — произносит он самодовольно, с усмешкой на устах.

А Сенджу молчит, потому, что ей сказать нечего. Она, будто парализованная, скованная цепью. Блондинка алые губы кусает, внутри борьба. Кошки скребут. И она сама не знает, чего сейчас больше хочет, врезать ему хорошенько или полезть с поцелуями… Закончить эти бесконечные мучения.

Она без него другая. Неправильная. Поломанная кукла.

Ей к нему хочется. В кровь. Под ребра.

— Да, пошел ты, — женские руки уверенно отталкивают от себя, а в голосе столько гнева, столько безысходности. Он не успевает среагировать, как блондинка уже вылетает из палаты. Только дверь, открытая нараспашку, поспешный стук каблуков в коридоре, заставляют его понять, что все это реальность.

Она его не заслуживает. Она предательница. Нет смысла продолжать то, чего уже не существует… Цунаде думает об этом, когда в сестринской запирается и достает бутылку саке.

Нужно заглянуть правде в глаза, их вместе больше не существует… История закончена. Алый закат уже давно своё догорел.

Цунаде не приходит на следующий день. Не является и через два дня. Ни в четверг, ни в субботу. Отшельник упрямо требует ее присутствия, но юная медсестра пожимает плечами, говорит о том, что Сенджу отправили на задание. Джирайя не верит, даже идет проверить ее кабинет, мало ли вдруг она там прячется.

Он не унимается, пока к нему не приходит в палату Шизуне, которой приходится поклясться всеми святыми, что она не врет, что Цунаде и в правду уехала на миссию по приказу Хокаге.

Саннин тяжело вздыхает, проводит пальцами по переносице. Голова кипит, у него в мыслях столько вопросов. Столько эмоций, которые просто некуда выкинуть… Ему, ведь не показалось. Он видел искры в ее глазах и дрожащие руки, когда задавал вопрос.

Это что-то, ведь значило… Не могло быть фантазией или случайностью. Он чувствовал это.

— С Вами все в порядке, Джирайя Сама? — брюнетка одаривает пациента взволнованным взглядом, заставляя его выйти из собственных раздумий.

— Ответь мне честно, Шизуне, я сделал Цунаде нечто плохое перед тем, как уйти на свое последнее задание? — его взгляд, как два черных бриллианта, в которых отражается бесконечность. Туманный Альбион.

Шизуне не по себе от его металлического тона, ей хочется забиться в угол, затаиться, лишь бы не ощущать на собственной коже чужой надлом. Никем непонятую тоску, потерянность.

Ей трудно врать ему, изображать из себя идиотку, хотя бы просто, потому, что он не заслужил к себе такого отношения. Девчушка молчит, борется с собственной совестью, и с желанием не лезть в чужие дела одновременно.

— Я не знаю, что именно могло произойти между вами в то время. Цунаде Сама никогда не делится со мной своими личными делами, но одно я знаю точно, когда Вы пропали, ей очень трудно далось осознание вашей смерти. Она страдала. Пропадала на работе сутками, могла не спать и не есть. Если, и брала отгулы, то принудительные, и только, чтобы съездить на горячие источники в Хаконэ. Аргументируя тем, что это единственное место, где она чувствует себя спокойно. И сейчас, когда Вы оказались живы, она все еще переживает. Это не мое дело… но мне кажется, что ей страшно. Она боится, что завтра откроет глаза, а все это окажется нереальным. Дайте ей время, я вижу, что ей очень тяжело. — Шизуне отвечает робко, пытается хоть куда-то деть свой виноватый взгляд. Она знает, что за подобную вольность ее никто по голове не погладит. Наставница после этого со свету ее сживет, но разве она может бездействовать, просто наблюдать за тем, как эти двое с таким ожесточением друг друга изводят? Два упрямых глупца.

Столько лет идти к признанию своих чувств, чтобы сейчас позволить себе так легко лишиться этого снова? Брюнетка не могла одобрить подобного. Ее юное сердце слишком чистое, светлое и еще наивное. Романтичное. И для нее не существует никаких «но», если это касается взаимной любви.

Уж лучше она умрет в мучениях от рук наставницы, но хотя бы попытается вновь подарить ей счастье.

— Она впервые улыбнулась на той неделe, не натянуто, а искренне… Я давно не видела ее такой. Целых два года, — девчушка выдыхает, отводит свой взгляд к окну. Смущенно опускает плечи. У нее глаза, как два уголька, полные надежды и тепла.

А Джирайю, как молния пронзает, дыхание перехватывает, в попытке переварить услышанные сейчас слова.

— Хаконэ? Ты сейчас сказала Хаконэ? — светловолосый произносит слова вслух и будто сам в них не верит. Ему бы хотелось скрыть свою уязвимость сейчас. Ему бы хотелось не чувствовать пламени в собственном сердце. Грудная клетка, словно язвами покрыта. Она на куски разрывается. Как может быть внутри одного сосуда столько любви, боли и тепла одновременно?

— Да, именно так я и сказала, — она кивает, неловко так улыбается.

— Ладно, Джирайя Сама, я пойду… Мне еще нужно совершить обход по остальным палатам.