Закат и рассвет (СИ)

Шутит точно так же, как в их первые совместные миссии, словно после выпуска из академии пару лет прошло. Вот, только взгляд поломанный, туманный, а от прежнего лисьего и задорного, как будто ничего не осталось.

Цунаде сидит на его кровати, а самой хочется бежать. Со всех ног, куда глаза глядят. Лишь бы не чувствовать трещину в собственной груди, которая ноет, не утихает ни на секунду. Так, словно от нее оторвали кусок.

— Не помню, чтобы ты, хоть раз отказывалась от того, чтобы посмотреть, как я корчусь от боли. Люди меняются? — произносит он хрипло, насмешливо.

— Но мы никогда, — у нее голос уверенный, с нотками стали, от чего мурашки пробегают по коже.

— Все верно. Я когда-нибудь сгину в бою, а тебя погубят азартные игры.

— Если только твои загулы в борделях не успеют убить тебя первыми.

Они оба смеются, впервые за долгое время. Внутри пустота. Ноющая, загнивающая рана, разделенная на них двоих.

Вот только Джирайя не знает причин, а ей хотя бы все известно.

У нее есть правда, их общие сокровенные воспоминания, а ему достались лишь обрывки… Те дни, когда они все еще продолжали изображать безразличие друг к другу. Те дни, когда они ругались, как кошка с собакой и это было самым большим проявлением теплых чувств. Уколоть побольнее, злиться по всяким пустякам. Копить пустые и детские обиды.

Цунаде приступает к осмотру, а после, когда она уже собирается уйти, он так невзначай спрашивает, пробивает ее хрустальную оборону кувалдой:

— Я тебя чем-то обидел? — голос ласковый, как у кота мартовского, но в тоже время, с ноткой серьезности. Юноша смотрит на нее пристально, а она глазами хлопает, как идиотка, не знает, что сказать. Не понимает, куда свое настоящее нутро деть и куда бежать.

В ее душе белые лилии расцветают, когда он рядом… Она без него несчастная, потерянная девочка, даже с ее волевым характером. Надломленная, зацикленная на собственных воспоминаниях.

Живущая, все тем же закатом, чувствами, которые для нее, увы, неизменны.

Цунаде не может его разлюбить. Не хочет, не пытается. Даже когда он бросил ее, даже когда она в себе душила слезы, провожая взглядом его спину в тот последний раз… Она пыталась ненавидеть, но любила.

Это невозможно объяснить словами. Джирайя залез к ней под кожу, стал частью ее души. И если с Даном, она строила воздушные замки, была влюблена в нарисованный идеалистический образ, то с Джираей все было иначе.

Сенджу знала все его недостатки, потаенных демонов и скелетов в шкафу. Все было по-настоящему, эти чувства пробивали до дрожи. Когда ты хочешь быть рядом, каким бы не являлся извилистым путь… Это вымученная, болезненная… земная любовь. Ты не хочешь останавливаться. Тебе необходимо пройти этот путь до конца.

— Что за глупости? С чего ты это решил? — она ощетинивается, давит из себя кривую ухмылку, но выходит не очень. Держать его на расстоянии — настоящая мука.

— Ты всегда поджимаешь губы и стараешься не пересекаться взглядами, если затаила на меня глубокую обиду. Еще со времен академии. Будь это невинная шалость, ты бы просто сломала мне челюсть, накричала, но ты молчишь. Значит, здесь что-то серьезное. Я сделал что-то не так перед исчезновением? — саннин, как и всегда, слишком легко ее читает, даже после промывания мозгов. Спустя несколько лет жизни на расстоянии. Сквозь те муки ада, что ему пришлось пройти, будучи в плену.

Сенджу молчит, не может произнести ни слова. Потому, что врать надоело. Потому, что от пиздежа уже собственный силуэт в зеркало видеть не хочется. Но взять и просто вывернуть себя наизнанку прямо сейчас, кажется, невозможной мукой. Если сказать правду, назад дороги уже не будет.

Придется рассказать обо всем. Придется сознаться в том, что свою потерю она душила не только в алкоголе, но и в том, что регулярно трахалась с Орочимару. По собственному желанию. И он ей этого изъяна не простит, а она существовать, жить не сможет, если увидит в чернильных омутах ненависть к себе.

Пусть будет рядом. Пусть будет с ней, хотя бы, как друг. Как товарищ по команде. Эгоистичное, непреодолимое желание удержать при себе, хоть крупицу затерянного счастья.

— Мне нужно идти, — она предпринимает попытку встать на ноги, но он тянет ее за руку, заставляет снова на себя посмотреть. Она сопротивляется, но хватка Джирайи сильная, чтобы освободиться, ей придется применить чакру. А при его столь плачевном физическом состоянии, подобного делать не следует. Сенджу твердит это себе в мыслях, когда в жилах кровь начинает закипать, а сердце колотится так, что появляется ощущение глухоты. Когда сквозь ее защитный панцирь, медленно, но верно наружу пробивается истерика.

— Просто скажи, что терзает тебя, и закончим на этом. Что я сделал, Цунаде? — мужской голос настойчив, серьезен. Джирайя не дает ей отвести взгляда, он лишает ее личного пространства, когда цепляется второй рукой за женский подбородок. Притягивая к себе ближе. Вынуждая застыть на месте.

Дерзко, грубо. Смело. Как раз в его стиле. Чертов отшельник. Наглый засранец.