Закат и рассвет (СИ)

Но Джирайя слишком упрям, он эту черту характера с молоком матери впитал, поэтому, отступать так быстро просто не в его правилах. Орочимару это знает, глаза закатывает и выпивает первую чарку за этот вечер слишком обреченно для этой жизни.

Орочимару был проницателен и читал людей часто чересчур легко, видел их слабости слишком отчетливо. И порой этот талант в себе просто ненавидел. Потому что видеть чужие эмоции, это ещё не значит понимать природу их явления. Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Зачем все эти игры в кошки-мышки? Недомолвки и странные взгляды с двух сторон? Орочимару в подобном не видел пользы, считал это неразумной тратой времени и ресурсов.

Джирайя подходит к нему, тырит графин со стола, чтобы налить себе ещё стопку. Выпивает.

— Что случилось? Что с Цунаде?

— Ты случился.

Кратко. Четко. По делу. В его стиле.

— И не смотри на меня так, будто совсем отупел, — меланхолический, скучающий вздох. — Она уже дырку в затылке рыжей просверлила взглядом, а ты мух ловишь…

Джирайя молчит минуты две от силы. Смотрит на напарника впритык, будто не может поверить в услышанное, а потом наступает озарение. Резкое, холоднее морской волны.

— Долго стоять будешь? — Орочимару не выдаёт себя, но Джирайя мог бы поклясться, что видел, как тот язвительно улыбается уголками губ, хоть и всего мгновение.

Слова излишни. Он ухмыляется и выскальзывает на улицу, дверь снова громко захлопывается. Наверное, не стоило переходить на бег, но это происходит на автомате.

Потому что ему кажется, что это самое правильное, что сейчас нужно сделать.

Потому что так говорит его сердце, которое стучит в груди безумным темпом, как молоток. И он не думает, просто действует. Нужно догнать, не дать уйти, а остальное не имеет значения. Джирайе всего четырнадцать, он любит писать о чувствах в своих заметках для будущей книги, но все еще ничего не смыслит в этих чертовых импульсах в реальной жизни. Но сейчас он чувствует как надо…

«Пропажа» находится достаточно быстро. Женский силуэт застыл в зеленой траве, наблюдая за алым закатом. Цунаде услышав его шаги, попыталась снова ускользнуть, но стоила ей двинуться вперёд, он сразу же отрезал ее шансы на побег.

— Цунаде, — окликнул он её достаточно громко.

Молчание, ещё один шаг вперёд, а затем второй для упрямства. Желанием показать всем видом, что она не нуждается в обществе какого-то вздорного мальчишки. У неё уши горели при мысли, что она не смогла сдержать свои эмоции на людях.

— Сенджу! — его голос звучит ещё громче. Он тоже упрямый, как баран, в этом умении они преуспели оба.

Молчание, она губы кусает и в голове возникает мысль, что хочется сейчас сорваться с места и просто бежать со всех ног. Потому что внутри затаилось такое странное чувство, что изнутри съедает, оно такое большое. Большое и необъятное. Горячее, неуправляемое, и от него страшно панически. До дрожи в коленках и трудно дышать.

Что вообще происходит? Почему так? Цунаде блуждала в своих мыслях, не в силах найти ответа. Слишком сложно, лучше уж тренироваться или копаться в своих склянках в лаборатории, чем всё вот это… Неизвестность, непонимание пугают больше, чем пламя или стан врага.

— Сенджу, да остановись ты уже! Знаешь же, что я всё равно от тебя не отстану! — восклицает он, а затем пересекает это мизерное расстояние между ними. Дышит практически ей в затылок.

— Отвали. Не видишь, что я не хочу сейчас ни с кем разговаривать? — бурчит она, кусает губы недовольно, больше не пытается идти дальше, но и не оборачивается. Цунаде не хочется сталкиваться с ним взглядом, она сама себя не понимает. Чувствует себя глупо и непонятно.

— Врёшь, — юноша ухмыляется, а затем происходит невозможное. Он обнимает её со спины. В первую секунду ей хочется вырваться, но эта попытка выглядит слишком вялой. Даже неловкой. Но Джирайя обнимает крепко, у него теплые руки, от которых почему-то мурашки по коже, и дыхание замирает.

— Почему ты злишься? Я чем-то обидел тебя? — у него голос спокойный, ясный. Впервые Цунаде не хочется назвать напарника по команде надменным петухом.

— С чего ты вообще решил, что дело в тебе? Ты, что какой-то особенный? — с губ сорвалось возмущение, а комок эмоций, что накопился внутри за эти дни, стремился вырваться наружу. В глазах почему-то предательски защипало и хотелось разозлиться на весь белый свет. Сомкнуть его в кулаке и разломать. Сенджу снова чувствовала себя ребенком с разбитыми коленями… Да, и мало, что изменилось с тех пор. Она всё еще ненавидела саму мысль о том, что кто-то может увидеть, как она плачет.

Он притягивает её к себе ближе, кожа к коже, и это просто невыносимо. Пугает чертовски. Неизвестностью. Непонятностью собственных чувств, ощущений.

У друзей так бывает? У товарищей по команде?

Она молчит чертовски долго и ей хочется спрятаться в дальний ящик, лишь бы не чувствовать как предательски колет в груди.