Закат империи

— О, любовь, это такое занудство! Печальных влюблённых сколько угодно, но ты хоть раз видел печального развратника? Неужели и ты влюбился, друг мой?

Этот прямой вопрос застал Виринала врасплох, и он только растерянно пожал плечами. Сколько раз он уже спрашивал себя об этом сам — и столько же раз мысленно пожимал плечами. Последнее время ему хотелось только Амалабергу, хотелось вновь и вновь видеть её красивое напряжённое от страсти лицо с закушенной нижней губой, хотелось снова и снова испытывать те покорные, стыдливые ласки, которым он сам её научил.

Вот уже три дня перед его поединком, — а он должен был состояться уже завтра, — Корнелий не только не мог увидеть своей готской возлюбленной, но даже не получил от неё ни одной записки. Чем можно было объяснить такое странное исчезновение? Тем, что её нет в городе? Но всего полчаса назад он побывал у дома Тригвиллы и, подкупив раба-привратника, узнал от него, что Амалаберга никуда не уезжала. Тогда, может быть, она его просто разлюбила? Но и в это невозможно было поверить, особенно вспоминая их последнее расставание, когда она, уже сидя в седле, вдруг наклонилась к нему и стала покрывать его лицо такими страстными поцелуями, что он едва сдержал новый порыв страсти, изумлённый этим молчаливым признанием в любви, которую сумел внушить.

Но тогда что могло ей помешать назначить ему очередную встречу, ведь она не боялась ни Бога, ни чёрта? Тем более что завтра ему предстоит тяжёлое испытание и он даже может по... Нет-нет, об этом нечего и думать! Он не погибнет, а обязательно победит, хотя его соперник Опилион выше его на целую голову и чуть ли не вдвое шире в плечах. Ну и что? Ведь им предстоит не состязание в борьбе, а схватка на мечах, и его небольшой рост и проворство будут иметь несомненное преимущество. Но в любом случае Амалаберга должна была знать о предстоящем поединке и сможет присутствовать на нём, поскольку он состоится на арене амфитеатра Тита. Так почему же она не беспокоится о своём возлюбленном и не хочет повидаться с ним перед смертельной схваткой?

Размышляя над этими вопросами, Корнелий встретил по дороге домой Феодору. Устав ждать ответа на свой вопрос, она наклонилась вперёд и положила свою руку поверх его руки, которую он по-прежнему держал на краю паланкина.

— Ах, несчастный, мне тебя так жаль!

— Что такое? — Корнелий очнулся от задумчивости и с негодующим изумлением посмотрел на неё. — Какого чёрта ты вздумала меня жалеть?

Феодора только и ждала этого вопроса, потому что тут же страдальчески закатила глаза и произнесла нараспев:

— О, как грустно, мой дружочек, избегать сетей Амура.

И вновь Корнелий не удержался от улыбки. Нет, всё-таки Феодора умела обращаться с мужчинами, и лучшей напарницы для того, чтобы провести оставшуюся часть дня, не предаваясь мрачным мыслям, трудно было и желать.

— Ага, развеселился! — тут же заметила она. — Ну тогда хватит строить из себя буку и немедленно полезай в мой паланкин.

Корнелий не заставил себя упрашивать и уже через мгновение полулежал на мягких подушках, одной рукой обнимая Феодору, а другой опуская занавеску. Строфанты[51] тронулись с места, а гетера тут же припала к губам Корнелия и не давала ему покоя всю дорогу. Однако, вяло реагируя на её умелые ласки и прислушиваясь к ощущениям собственного тела, по которому проворно шарили опытные руки Феодоры, Корнелий вдруг с неожиданным удивлением понял, что в нём уже нет прежнего сладострастия, что его былая пылкость словно бы осталась в объятиях Амалаберги!

Виринал был так поражён этим открытием, что, когда носилки остановились у дома Феодоры, он отстранил от себя гетеру и, пробормотав что-то невразумительное, хотел выйти.

— Куда ты? — с неподдельным испугом спросила она.

Этот внезапный испуг так не вязался с её прежним насмешливым тоном, что Корнелий удивлённо оглянулся на женщину.

— Прости, но я бы хотел пойти домой. У меня завтра будет тяжёлый день, поэтому...

— Поэтому тебе обязательно надо расслабиться и разогнать тревожные мысли, — поспешно подхватила она. — А какой замечательный массаж сделают тебе мои рабыни, каким великолепным, укрепляющим силы эликсиром я смогу напоить тебя сама! Не уходи...

В её голосе прозвучали столь жалобные нотки, что теперь уже Корнелий не смог удержаться от ехидного замечания:

— Да что ты, милая, неужели влюбилась? Или мне изменяет слух, или я слышу не речи гетеры, а мольбы Психеи, не желающей отпускать от себя Амура.

— Смейся сколько хочешь, но, прошу тебя, пойдём в дом!

Корнелий заколебался, а затем пожал плечами.

— Ну, если тебе этого так хочется...