Закат на Босфоре

— Значит ли это, что ротмистр Хренов не попал на прием? Или… — Горецкий оглянулся на дежурного офицера, — могли не отметить…

— Исключено, — улыбаясь, но твердо ответил генерал Краснов, — начальник канцелярии у нас такой буквоед.

— Стало быть, на приеме Хренова не было? — настаивал Горецкий.

— Стало быть, — развел руками Краснов.

Ему уже порядком начал надоедать этот разговор, но Горецкий показал ему такие бумаги, что приходилось всячески идти ему навстречу, — не стоило ссориться с человеком, который в хороших отношениях с англичанами и турецкой полицией.

«Ага, — думал Горецкий, — на прием Хренов не попал, стало быть, денег никаких ему не выписали, и получить ему было их неоткуда, если только… если только… ему не дал денег тот человек, которого он, по его же собственному утверждению, встретил в приемной. И с какой стати этот кто-то мог дать Хренову денег? Этому пьянице и дебоширу? К тому же тот, кто толчется в приемной Врангеля, сам обычно нуждается в деньгах — мало-мальски устроившие свои дела офицеры сюда не ходят…»

Горецкий выписал адрес последней квартиры ротмистра Хренова из книги регистрации посетителей и ушел. Генерал Краснов с облегчением посмотрел ему вслед.

* * *

После визита в приемную Главнокомандующего Аркадий Петрович решил наведаться на бывшую квартиру полковника Шмидта. Но посещение его оказалось неудачным, потому что полковник жил в гостинице. Номер нужно было срочно освобождать, так что все бумаги опечатал и забрал представитель англичан, а личные вещи запаковали в большой сундук и отослали родной сестре полковника, которая жила в Париже с мужем и двумя детьми. Горецкий, узнав про это, горестно вздохнул и подивился той быстроте, с которой служащие гостиницы распорядились вещами. Потом он пригляделся внимательнее к прислуге, среди которой совершенно отсутствовали восточные лица, и все понял: отель был роскошным, старался соблюдать европейские обычаи, там не было места восточной лени и безалаберности. Горецкий пообедал в ресторане отеля, посчитав, что раз англичане подставили ему ножку, забрав все бумаги полковника Шмидта, то пускай тогда оплатят огромный счет за обед в дорогущем отеле.

Ротмистр Хренов делил жалкую квартиру на Галате с двумя своими сослуживцами. Пока Керим объяснялся с хозяином, полковник Горецкий беседовал с пехотным капитаном среднего возраста и потертой наружности. У капитана был тик — очевидно, после контузии у него сильно дергались левая щека и глаз. Беседа проходила неважно, потому что, кроме тика, капитан еще страдал жутким заиканием. Второй сосед Хренова спал на койке, с головой накрывшись шинелью.

Горецкий показал документ, выданный в турецкой полиции, который, надо сказать, не произвел на контуженного капитана ни малейшего впечатления. Однако после долгих разбирательств полковнику все же показали вещи Хренова. В вещмешке лежала смена белья, запасной погон, почему-то один, французская книжка в разодранном переплете и с весьма фривольными гравюрами, затертая, еще довоенная, фотография, на которой были изображены дородный господин в сюртуке и с бородой, сидящий на стуле, рядом с ним — такая же представительная дама, а сзади за стульями стояла девушка в гимназическом платье с пелеринкой. На обороте не было никакой надписи, только дата — 1914 год.

Страшно заикаясь, капитан сказал, что револьвер, бритву и совсем новый кусок мыла он взял себе, ротмистр был бы не против.

— Разумеется, — вздохнул Горецкий и стал укладывать в мешок все, что осталось от ротмистра Хренова. Что-то зашуршало, и он вытащил из пришитого изнутри кармашка письмо в разорванном наискось конверте. Письмо стерлось на сгибах, к тому же побывало в воде, так что чернильные строчки расплылись. Но Горецкий внимательно рассматривал бледные буквы на конверте. «Ялта, гостиница „Пале-Рояль“, его благородию ротмистру Хренову…»

«Пале-Рояль»! Горецкий вспомнил кусок старого полотна, который он видел вчера в вещах убитой проститутки. Он еще никак не мог сообразить, что же это может быть. Ну конечно, это же гостиничное полотенце! И вышито на нем наспех название гостиницы, чтобы не украли. Но все равно не помогло, прихватила покойная Мария Костромина тряпочку-то с собой.

Стало быть, можно предположить, что оба они отправились в Константинополь из Ялты и жили в одной гостинице. Это уже какая-то связь!

Ободренный Горецкий крикнул Керима и поспешил прочь.

Значит, кто там остался? Некий Фома Сушкин. Ростовщик, брал под залог ценные вещи и драл страшные проценты. Наживался на людском горе. Что ж, и такая бывает коммерция. Неизвестный убийца зарезал его, как Раскольников старуху процентщицу. Но не взял никаких денег.

Все эти мысли бродили в голове Аркадия Петровича, пока они с Керимом ехали на извозчике к дому, где убили ростовщика Фому Сушкина.