Закат над лагуной. Встречи великого князя Павла Петровича Романова с венецианским авантюристом Джакомо Казановой. Каприччио

«3 июня 1798 г.

Сударыня, позвольте на минуту вновь привлечь Ваше внимание, на этот раз, однако, не разрисовывая узоры желанного будущего, а подводя итоги пройденного пути.

Хвастливый человек – несчастный человек. Тщеславный человек – пустой человек.

Если взглянуть на латинское слово „vanitas“, мы увидим корень „vanus“ – пустота. Если верить латинской поговорке „Vanitas Vanitatum et omnia vanitas“, то получается, что наше существование протекает в полном вакууме, что наше существование само по себе не имеет никакого содержания.

Как бы время, или то, что философы называют лишь продолжительностью, ни терзало и ни издевалось над человеком, у него всегда останется один оплот: его память. В ней он сможет найти приют, в ней он сможет черпать силы, в ней он сможет, хотя бы даже и на иллюзорное мгновение, остановить тот беспрерывный поток бытия, который когда-то, не спрашивая, его захлестнул, и который, также с ним не считаясь, его рано или поздно выплеснет.

За последние десять лет моя память стала моим единственным наперсником. Будучи придворным библиотекарем, я пользуюсь возможностью общаться с памятью тысячи других индивидуумов, многие из которых, заметно, побывали в моем положении. За эти годы, чтобы избежать хандры и эмоционального расстройства, я по рекомендации моего мудрого врача занимаюсь трудом, который нельзя назвать литературой, ибо его цель не состоит в изучении или в выражении жизни. Цель его – просто заполнить мою пустую повседневность, пощекотать себя, поспорить, пофилософствовать с самим собою, а самое главное – убедить себя в своей победе над временем.

Чем я занимаюсь? Я рассказываю самому себе свою жизнь. Кто-то назовет это писанием мемуаров, а кто-то с меньшей высокопарностью – автобиографией.

Философствование, как и богатство, не делает человека счастливее. Зато так же, как и богатство, оно предоставляет человеку возможность отвлечься от своего несчастья. Оно его переселяет в другое пространство: философствуя, человек видит себя с иного ракурса, он себя воображает и изображает таким, каким он хочет, а не таким, каким его вылепила судьба.

Однако так же как и несчастье внедряется только в того, кто раньше был счастливым, так и пустота поедает только того, кто ранее был полон. Следовательно, не все пустота! Что-то где-то есть! Существование наше, значит, на что-то опирается, на какую-то твердь или субстанцию. Ведь согласитесь, мадам, чтобы понять одну крайность, необходимо испытать противоположную.

К сожалению, как все знают, моменты, в которых человек чувствует себя по-настоящему наполненным, мимолетны. Но так и должно быть. Они для того и возникают, чтобы служить антитезисом для общей суеты, таким образом создавая необходимое равновесие для движения и продолжения жизни.

Было, я помню, я прекрасно помню, мгновение, когда и Ваш покорный слуга тоже испытывал полноту бытия. Было это, откровенно говоря, два раза в моей жизни: первый раз – когда я был лих и молод; второй – в немолодом возрасте, когда усталость и равнодушие загнали меня в гнусный, беспросветный тупик, из которого я не знал, как выйти, в котором, я думал, я и закончу свои дни. Но случилось невероятное: ударила молния, мрак осветился, земля пошатнулась, и я освободился. Именно по этой причине второй раз запечатлелся сильнее первого. Боже, как он запечатлелся!

Я помню – я вижу! – серый, мерзлый, мокрый день. Взволнованная бухта переливалась на набережную. Вода стояла по колено. Окостенелые ноги как будто врылись в камень, не могли тронуться с места. Небосвод сужался, темнел. Казалось, лагуна встанет и затопит город. Я смотрел на уплывающее судно, я смотрел на Вас. Я смотрел на Вас, как крылатый лев на колонне Сан-Марко смотрит на восток. Венеция всегда будет смотреть на восток. Там хранится ее Святой Грааль, там когда-нибудь сбудется ее заветная мечта. Ведь Венеция была хозяйкой Константинополя на сто лет раньше, чем она завладела Местре!

Одержимость. Что это? Непрерывность желания? Подчинение воли одного воле другого? Не есть ли это случайное проникновение человека в континуум бытия, в ту единую, бесконечную, умом не досягаемую нить, которая держит и содержит все живое?

Я смотрел на Вас. Галера удалялась – пятнышко на горизонте, пылинка в глазу. Открывалась пропасть.

Расстояние, разлучающее два тела, соразмерно желанию более легкого тела примкнуть к более весомому телу. Сила гравитационного притяжения легкого тела увеличивается, когда оно больше не получает энергию от второго тела. Не получив эту энергию и не видя перед собой весомого тела, к которому стремится, легкое тело рискует стать объектом своего собственного притяжения и в итоге взорваться изнутри.

Я смотрел на Вас. Сзади бесился карнавал. Проплывали призрачные лица. Маска, похоже, и есть настоящий облик человека. Когда он надевает маску и закрывает свое временное лицо, он проецирует свое подлинное лицо на холсте вечности.

Карнавал. Carne-vale. Удаление плоти? Прощание с плотью? Как ни переводи, плоть должна исчезнуть. Остается только дух. Что в общем неплохо. Спасибо, что хотя бы он еще есть. Однако согласитесь, мадам, тяжело расставаться с плотью. Уже тяжело, когда после долгой насыщенной жизни плоть начинает увядать, а когда приходится расставаться с самой плотью, с тем, чем воспринималась земная жизнь, то…

Я смотрю на Вас. Глаза – смеркающаяся лазурь, фигура – песочные часы. Светлая кожа розовеет. Тело теплеет при моем прикосновении. Поры выделяют ароматы жажды и истомы. Шелковые, белокурые волосы облегают упругие молодые холмы. Долина вздымается. Ущелье блестит. Море зовет. Я ныряю, уплываю. Далеко, безвозвратно. Долго длится бурная тишина. Наконец я выхожу на незнакомый берег. Вхожу в новый ослепительный свет. Ищу, терплю, жду. Тут я стою. Тут, мадам, Вы найдете Вашего покорного феникса,

Джакомо Джироламо Казанову».