Закат над лагуной. Встречи великого князя Павла Петровича Романова с венецианским авантюристом Джакомо Казановой. Каприччио

– Как минимум пятнадцать лет назад.

– Вы уверены?

– Да, я уверена.

Возникла длинная пауза.

– Спасибо, Александра Алексеевна.

– Если у Вас больше нет вопросов, я…

– Да, да, конечно.

Она встала и направилась к выходу.

– Постойте! Пожалуйста, подождите! Секундочку!

Он вскочил со стула и кинулся за ней, чуть не падая, скользнув по паркету.

– Да, Михаил Афанасьевич?

– Простите меня, Александра! Простите, ради бога! – лицо у Чернышева потемнело от стыда и конфуза. – Я Вас умоляю, простите меня!

Он взял и расцеловал ее руку.

– Что с Вами?

– Простите меня, старого, глупого, ревнивого до мозга костей.

– Михаил Афанасьевич!

– Знайте только одно, Александра Алексеевна, – он выпрямил спину и стал стройно, как сторож. – Знайте, что… что предложение мое остается в силе.

– Миха…

– Знайте, что я буду Вам делать это предложение до бесконечности, если понадобится. До бесконечности! Знайте, что, – глаза его плавали в бездонном отчаянии, – что я служу только Вам, только Вам, что я Ваш вечный… жрец.

Александра улыбнулась беспечно, даже победоносно.

– Я Вам благодарна, Михаил Афанасьевич. Но, как я Вам уже не раз объясняла, я жрица Афины, богини знаний, искусств и мудрости, а не богини Геры.

– Да, конечно, – горько вздохнул Чернышев. – Конечно, Александра Алексеевна.

Он открыл дверь, высунул голову и, убедившись, что их никто не подслушивал, отпустил учительницу.

Вечером у себя в комнате Александра села за туалетный столик и положила конверт возле портретиков своих родителей, между которыми золотился маленький образ. За окном на лужайке темнело, но небосвод оставался серым. Она зажгла свечу, расстегнула блузку и распустила свои длинные светлые волосы. Желтый воск начинал таять и медленно капать на медный шандал. Вытирая с губ помаду, она подвинула свечу поближе к зеркалу. Она хотела осветить не свое лицо, а само зеркало, само стекло – ту аморфную, прозрачную материю, которая, отражая свет, отражает все остальное. Ведь что-то должно впитывать в себя мир, чтобы потом передавать его. И что бы был человек, если бы не зеркало? Один только инстинкт, одни нервы.

Затем она прочла письмо: