Закат цвета фламинго

Большинство конных дружинников – лучники. Колчаны со стрелами у них под правой рукой, запасные – у чепрака, лук – на левом боку. Здесь же приторочен волосяной аркан, незаменимый в погоне за удирающим врагом. Конские уборы – узды, седла, повод – все приспособлено для быстрой стрельбы из луков. У многих воинов в руках длинные и легкие копья для сбивания противника с седла. А на древках – зеленые двухвостые флаги. Они развевались под степным ветром, отчего казалось, что войско тихо, незаметно для глаза движется на своих крепких, коренастых конях с короткими, зубчато подстриженными гривами и завязанными в узел хвостами.

У части державшихся особняком всадников – в руках массивные копья с длинными насадами и закругленными плечиками, а на спинах, как во время копейной атаки, круглые щиты на ремнях. Длинные обоюдоострые мечи подвешены с левой стороны…

«Тяжелая кавалерия, – подумал Мирон, – в доспехах – страшная сила!»

Колыхались султанчики на шлемах всадников и в гривах лошадей; серебрились на солнце чепраки; сверкали желтыми, синими, красными оторочками деревянные, крытые мехом седла; на сбруе каждой лошади – тамг [38] владельца, круглые, крестообразные, в форме полумесяца…

– Думаете, это кафтаны у них? – пробормотал рядом Сытов, отвлекая Мирона от зрелища. – Не иначе тегиляй.

– Тегиляй? – подивился новому слову Мирон. – Что такое?

– Да навроде халатов, стеганных на конском волосе или вате, а внутри прокладки – кожаные или железные. Не то что стрела, мушкетная пуля не пробьет.

– Опасаются, наверно, – так же тихо ответил Мирон. – Я на их месте тоже поостерегся бы.

– Это нам стеречься надо, – пробурчал снова голова. – Отправились, как по грибы, налегке, и стражи кот наплакал. В случае чего сомнут, на куски порвут. Стрелы у них тож знатные! Двухшипные да двурогие! Коль без доспеха, насквозь пробьет, коня наповал уложит! Кости ломают, как хворостинки, а из тела только с мясом выдирают! А срезни, те вообще любой панцирь, как орех, разделают. А топоры боевые заметили?

– Заметил, – кивнул Мирон.

Топоры с широким лезвием в форме полумесяца и длиною в четверть, которые сжимали крепкие всадники позади Эпчей-бега, и впрямь нельзя было не заметить.

– А в сапоге у них непременно тонара [39] припрятан, чтоб врага добить или в спину сразить, – продолжал шептать Сытов, косясь на хозяйскую стражу.

И тогда Мирон уже другими глазами посмотрел на воинов Эпчей-бега. Кажется, Сытов не ошибся. На поросшей хилым березняком горушке Мирон заметил еще одну группу вооруженных всадников, за спиной – третью и подумал, что перевес на стороне кыргызов, и надо бы скорее уносить ноги.

Но тут воеводе подвели белого тонконого скакуна с дорогим седлом, отделанным бархатом и серебряной чеканкой по коже. «Не иначе арабских кровей?» – подивившись, прикинул Мирон. До сей поры жеребец был привязан к коновязи возле юрты бега, где громко всхрапывал и нервно переступал ногами.

– Ай, хорош конь! – Воевода потрепал за холку скакуна. – Только для забавы он в наших краях! Живо ноги в каменьях переломает!

Эпчей хитро прищурился:

– Лучшего коня своих табунов отдаю тебе, Иван Данилович. Не знаю, откуда прибился, но люди говорят, что скакал на нем старший сын Алтын-хана – Бермес.

– Увел? – всплеснул руками воевода и расхохотался. А затем подмигнул Мирону. – Что я тебе говорил? – И снова обратил взгляд на бега: – Ловкие людишки у тебя, Эпчей-бег! Отважные! Не побоялись сына Алтын-хана обидеть!

Эпчей развел руками и с едва заметной усмешкой предложил Ивану Даниловичу опробовать араба на ходу. Но воевода замахал руками:

– Упаси бог, спину сломаю такому красавцу!

– Давайте я попробую, – неожиданно для себя предложил Мирон.

И только тут понял, как истосковался по прошлому, когда пропадал в ночном с деревенской ребятней и, сидя голышом на коне, на всем скаку загонял его поутру в воду, а затем переплывал реку Ворону, держась за конскую гриву…

– Пробуй, – покосился на него воевода, – но, чую, понесет чертушка! Как ты? Справишься? А то казаков кликну?

– Не надо! Не впервой! – отмахнулся самонадеянно Мирон.

Воевода крякнул сердито, но отговаривать не стал. Эпчей же хитро прищурился. И Мирон понял, дело здесь не в жеребце. Бег проверял, можно ли доверять русским, их силе, их смелости. Видно, все еще сомневался в своем решении.

Мирон, не спуская глаз с жеребца, приблизился к нему. Нет, что тут говорить? Красавец конь! Сухая маленькая голова, тонкие стройные ноги при широкой груди. Четыре крепких конюших едва сдерживали скакуна; он храпел, скалил большие зубы, уши прижимал к голове, глаза горели фиолетовым огнем.

Выбрав момент, Мирон схватился за луку седла и мигом оказался на жеребце. Эпчей кинул ему камчу. Мирон перехватил ее. И в этот момент араб так поддал крупом, что он едва не кувыркнулся через его голову. Что произошло дальше, отпечаталось в голове Мирона короткими вспышками. Вспышка – и только небо перед глазами! Вспышка – земля несется в лицо!..