Закат в крови<br />(Роман)

— Если хочешь, Ивлев, я на прощание могу остаканить тебя спиртом. Может статься, что больше не свидимся. Все пошло кувырком! Я говорил и говорю, если бы остался жив Корнилов, все было бы по-другому. Он понимал, что всякая война глубоко интенсивно разрушает условия морали, разлагает нравы, а гражданская война — в особенности. Если можно убивать соотечественников, то, значит, все дозволено! Корнилов, конечно, чистил бы Добровольческую армию, как во время первого похода чистил обоз. Держал бы твердой рукой в жестких шорах…

— А я убежден, — перебил Ивлев, — твердой руки и Корнилова сейчас было бы мало. Теперь для противодействия стихийной силе всех внешних обстоятельств потребовалась бы не одна, а десятки тысяч корниловских рук. А Корнилов уже под Екатеринодаром почувствовал лед и мрак в душе и утратил ту гипнотическую силу, которая увлекала и бросала на смерть без рассуждений. Я помню, даже неукротимый Марков на последнем военном совете при Корнилове сказал: «Город мы не возьмем, а все погибнем». Когда Корнилов это услышал, то уселся в угловой комнате, чтобы дождаться неминуемого снаряда. Он отлично видел, что дом на ферме уже взят в вилку красными артиллеристами.

Наконец собираясь расстаться с Багрянородным, Ивлев сказал:

— А сейчас я имел возможность в течение нескольких недель быть при Врангеле и убедиться, что этот генерал, наделенный не в меньшей мере, чем Корнилов, волей и внутренним порывом, был совершенно бессилен противодействовать движению вспять.

— Ну ладно, пойдем пить спирт, — мрачно буркнул Багрянородный.

— Спасибо. Спирт я не пью.

Ивлев распрощался с художником и пошел к Иде Татьяничевой.

Впустив его в знакомую прихожую, по-прежнему пахнущую старинными духами, нафталином и как будто горячими пирожками, которыми девятого февраля восемнадцатого года он здесь угощался, Ида испуганно отпрянула назад.

— Боже, — воскликнула девушка, — вы опять пришли в последний час перед сдачей Ростова! Как два года назад. Почему?.. Впрочем, все равно. Теперь это уж и не так важно, как было тогда. Нынче я смотрю на многое по-другому. Я, право, не чаяла вас больше видеть. А в свое время молила всевышнего о вас… А вы как в воду канули…

Ивлев снял шинель и стоял, глядя на девушку несколько недоуменно и тоже почти испуганно.

— На сей раз вы тоже пришли сказать лишь одно, что уходите, — вдруг засмеялась Ида. — Но теперь вы уходите навсегда… Хотя вас сейчас в тысячу раз больше, чем было в ту пору, когда вы уходили из Ростова впервые. Сейчас вы слабее, чем были. Ну что ж! Таков рок!

Ида взяла Ивлева под руку:

— Пожалуйте, проходите в гостиную. Я познакомлю вас с двумя петроградками. Они бежали к нам в прошлом году. Валя! Катя! — закричала Ида. — К нам пришел неотразимый поручик…

На крик Татьяничевой в прихожую вбежали две черноокие брюнеточки, очень похожие одна на другую.

— Скажите, возьмут Ростов красные или отстоите его?

— Неужели нам бежать?

— Мы уже отчаялись узнать правду.

Усадив Ивлева на кушетку, девушки наперебой спрашивали его о том, как далеко Буденный, почему до сих пор Врангель не дал решительного боя красным.

Ивлев, болезненно переживавший события, старался, однако, всячески ободрить петроградских беженок, говорил, что оборона Новочеркасска и Ростова в надежных руках Сидорина и Кутепова и они здесь устроят красным «Бородинское сражение».

— А я не верю вам, — вдруг сказала Ида, закурив папиросу. — Ваши генералы похожи на рудокопов в угольных шахтах, где освещено лишь то, что непосредственно нависло над головой. Вообще все вы панурговы овцы, слепо бросающиеся в ямы.

— Позвольте, — попытался возражать Ивлев, — у нас есть Врангель, и, если он заменит Деникина, все круто изменится.

— Все, кто не хочет видеть близкого конца, уповают на Врангеля, — усмехнулась Ида. — Это пристрастие к Цезарям и Наполеонам выдвигает на первое место Врангеля. А Цезари и Наполеоны лишь тогда обретают притягательную силу, когда в них узнают самих себя тысячи рядовых соотечественников.

— Ида, ты нас убиваешь! Пощади! — взмолилась Валя. — Поручик, она уговаривает нас не бежать из Ростова, от большевиков.

— Да, я говорю, спирт можно с таким же успехом пить не только с деникинскими офицерами, но и с красными комиссарами.

— Как тебе не стыдно! — сказала Катя. — Что о нас подумает Алексей Сергеевич?

— Красота для женщины есть верное средство для того, чтобы занять свое место в любом обществе. Вы обе достаточно красивы и молоды, чтобы нравиться красным комиссарам.

— Мы дочери генерала, расстрелянного чекистами, — сказала Валя и по-детски надула пухлые губы, чуть тронутые розовой помадой.

— Да, — подхватила Катя. — Мы лучше в Париже будем официантками, нежели здесь ублажать убийц нашего отца. Мы никогда не поступимся своей гордостью.