И потом, пока люди стояли, ошарашенные, ведь всё это было чистой воды политикой, ясно же, что он имел в виду, горец МакАйвор наладил свою волынку и медленно пошёл вокруг кромлеха у озера Блавири, медленно и тихо, и все смотрели на него, уже почти стемнело, и волосы у тебя вдруг начинали шевелиться, и становилось как-то совсем не по себе, пока он играл
Мелодия летела всё выше и выше, и плакала, и заливалась рыданиями, рыданиями по тем, кто пал в бою, и Кёрсти Страхан тихонько плакала, и другие с нею, и молодые пахари стояли с хмурыми белыми лицами, они всего этого не понимали, их это не трогало, для них это было что-то досадливое и надсадное, что-то из времён, о которых они ничего не знали.
Играть он умел славно, этот волынщик, брал тебя за сердце и мучительно сжимал его, шагая под эту мелодию, вскидывавшуюся вверх по пустоши и эхом разносившуюся над озером, люди говорили, что только Крис Тавендейл не проронила ни слезинки, она стояла тихо, держа за руку своего мальчика, глядя вниз на поля Блавири, пока волынка не затихла. И тут все увидели, что уже стемнело, и начали растекаться с холма, оставляя её там одну, некоторые неуверенно оглядывались. Но они видели, что пастор стоял у неё за спиной, дожидаясь, последние лучи света оставались с ними там наверху, а может, он им и не был нужен, и не заботились они о нём, можно ведь обойтись и без света дня, если в сердце твоём горит светильник тихим и добрым светом.
КОНЕЦ ЗАКАТНОЙ ПЕСНИ