Закаты

— Прошу вас, — разрешил Белокуров и, когда она уселась за одним из столов в первом ряду, всегда свободном, продолжил: — Итак, родные мои, наша сегодняшняя лекция начинается в советских кинотеатрах времён застоя, когда там показывали среднего качества фильм Михалкова-Кончаловского «Ярославна — королева Франции». Возможно, кто-нибудь из вас и видел этот фильм. Так вот, действие фильма происходит в тысяча сорок восьмом году, когда французский король — типа Жака Ширака, только в короне — направил посольство к киевскому князю Ярославу Мудрому, а Киев тогда ещё не был столицей независимой Украины и древние укры изнемогали под гнетом москалей. Послы забрали у Ярослава одну из его дочерей, красавицу Анну, и увезли в Париж. Король Франции женился на ней, подарил представительский «опель», брюлики, всякую голду и прочее, а она за это родила сыновей. Так вот, одного из сыновей звали Гуго, а поскольку во владение ему досталось графство Вермандуа, то и известен он в истории как граф Гуго Вермандуа. Сей Гуго, который по матери был русак, интересен нам постольку, поскольку он явился одним из полевых командиров огромного бандформирования, известного больше под наименованием «войско крестоносцев». Как видите, наши везде бывали. Но, правда, Гуго Вермандуа являлся не главным вождём Первого крестового похода, он подключился как один из главных. А начался поход в тысяча девяносто шестом году, когда огромные толпы народу, соблазнённые пламенными речами некоего отшельника Пьера, дали клятву освободить Иерусалим от мусульман. Тогда Иерусалим не был поделён на два сектора, им, как и всеми территориями нынешнего государства Израиль, полностью владели арабы. Те самые, которых теперь именуют арабами-палестинцами.

Он решился посмотреть на неё и увидел глаза, полные смеха и лукавства. Должно быть, она слушала не лекцию, а его голос. Белокуров знал, что с похмелья голос его звучит Как-то особенно красиво и мужественно. Окрылённый взглядом Эллы, он продолжал, вдохновенно читать лекцию, не то, что предыдущую. Когда он рассказывал о том, как было найдено копьё Лонгина, ему казалось, оно у него в руках; когда говорил о резне после взятия Иерусалима, чувствовал, что стоит по щиколотку в крови. Но больше всего его поразило, когда хеллоуин захлопнул тетрадь, бросил её в свой портфель и произнёс:

— Борис Игыч! Уже давно перемена идёт, нам на лекцию по маркетингу пора.

А Белокуров только до Второго крестового похода добрался. На прошлой лекции ему удалось окинуть взором и Первый, и Второй, и Третий, и даже немного Четвёртый.

— Ну что ж, идите на маркетинг, на той неделе продолжим. Смотрите, на Пасху не шибко напивайтесь.

— Так ведь Пасха уже прошла! — возмутилась студентка по фамилии Брыль. И это после того, как он объяснял им разницу между юлианским и григорианским календарями, после того, как описывал явление Святого Огня именно в православную субботу!

— Для вас, Брыль, Пасха ещё не скоро наступит, — рассердился Борис Игоревич и проводил взглядом обиженную спину студентки.

И вот они остались в аудитории вдвоём. Он и она.

— Белокуров, вы были неотразимы!

— Я был зеркалом, в котором отражалась ваша неотразимость, мадам... Кстати, а как ваша фамилия?

— Весёлкина.

— В таком случае — мадам Аркансьель.

— Почему Аркансьель?

— Потому что весёлка по-украински, по-смоленски и по-воронежски — радуга.

— Какие познания у этого выпендрёжника!

— У вас, мадам, в роду были украинцы, смоляки или воронежцы?

— Нет. Мой дед, от которого фамилия, скобарь. Псковский, значит.

— Значит, скобари тоже радугу весёлкой называют. Здравствуй, радуга! — Он подсел к ней, обнял правой рукой за талию, прижал к себе. В душе у него всё ликовало. Её дивные глаза были рядом, и теперь он вдруг обнаружил, что в них особенное, — у Эллы были очень короткие ресницы, но именно это делало глаза выразительнее, для этих глаз длинные ресницы не подходили бы. Он поцеловал сначала левый глаз, потом правый, на веках почти не было наложено теней. А на губах почти отсутствовала помада.

— Ты с ума сошёл. Нас увидят, — прошептала она.

В подтверждение её слов в аудиторию вошла студентка из очередной группы, Ира Петрова. Ей можно было доверять.

— Ира! — сказал Белокуров заговорщицки. — Сегодня занятие отменяется. Я даю деру. Скажите всем, что я заболел.

— А что с вами, Борис Игрич? — Эта производила его отчество от какой-то игры.

— Любовная горячка.

Он торопливо нырнул в свой плащ, а подлая бутылка, напротив того, неведомо как — вынырнула из кармана, но не разбилась, а с грохотом уколесила под батарею.

— Вы этого не видели! — крикнул Белокуров студентке Петровой и, слегка приобнимая Эллу за спину, выскочил вон из аудитории. Мадам Аркансьель весело хохотала.