Захарий Зограф

Казалось бы, Захарий достиг всего, к чему стремился: славен по всей Болгарии и на Афоне как лучший болгарский зограф, он богат и клан самоковских чорбаджиев готов принять его в свою среду, у него достойный дом, жена, дети… Вот и сейчас он заканчивает иконы для карейской церкви Преображения: большие — «Богородица-Одигитрия» (с надписью по-гречески: «рукою Захария Хр. из Самокова. 1853»), «Иоанн Креститель с великомучеником Георгием», «Христос-вседержитель», «Преображение Господне» (также подписанное: «Изобразиса рукою Захарi Самоковчанин. 1853»), пятнадцать икон апостольского чина меньшего размера. Строгий и величавый лад, монументальность композиционных ритмов, чистота сияющего цвета, виртуозность сложного барочного орнамента свидетельствуют о зрелой, исполненной силы и уверенности поре его таланта и мастерства. «Так же, как и в стенописях, — пишет Е. Львова, — с их богатством композиционных решений, где Захарий Зограф заставил звучать цвет с праздничной силой, он обнаруживает себя превосходным живописцем и в иконе. Захарий Зограф сумел сделать цвет и здесь главным ее компонентом, он лепит им форму, объем. И декоративное начало торжествует неизменно. Иконы этого мастера удивительно радостны и жизнеутверждающи. <…> Трудно утверждать, что Захарий Зограф, подобно тому, как это сделал несколькими десятилетиями позже Никола Павлович, непременно стремился „обновить“ икону. Вероятнее всего, в иконе, так же как и в портрете или стенописи, обнаружились присущие именно ему понимание искусства, его творческий темперамент, а это само по себе уже было новаторством, отходом от традиций» [48, с. 79–80].

Эти наблюдения относятся ко всем или, во всяком случае, к большинству икон кисти Захария Зографа, и прежде всего к лучшим из них, исполненным в 1830–1840-е годы в Болгарии. В афонских же сильнее и отчетливее выступает несколько отрешенная, холодная мастеровитость, и Захарий, видимо, ощущал, что она уже не согреет ему душу, не даст ему той радости и открытий, что когда-то так волновали художника. Кто знает, каким бы был последующий виток его творчества, если бы так стремительно и внезапно не замкнулся круг его жизни. Мы уже никогда не узнаем, о чем думал и о чем мечтал Захарий в свою последнюю весну, какие надежды лелеял и какие пути были уготованы ему художнической судьбой. Свои несбывшиеся чаяния он унес с собой, а домыслы по меньшей мере бесполезны.

Весна 1853 года была страшной. Засуха минувшего лета сгубила большую часть урожая; во всей юго-западной Болгарии голод. На истощенные недородом города и села надвигалась эпидемия тифа. Мор и смрад воцарились в обезлюдевшем Самокове.

Тревога за близких вконец измучила художника. Захарий не мог последовать примеру многих самоковчан и уйти с семьей в горы: Екатерина ждала ребенка.

Заболела и буквально в считанные дни сгорела Христиания. Захарий не отходил от ее постели и 27 мая принял последний вздох невестки, бывшей ему опорой и утешением.

Горе художника было безграничным, а через несколько дней болезнь свалила и его. Организм еще боролся за жизнь, но в горячечном забытьи Захарий вряд ли даже осознал появление на свет сына, родившегося за шесть дней до смерти отца.

14 июня 1853 года в Самокове умер Захарий Христов Зограф.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По обычаю над телом усопшего голосили плакальщицы.

Чтобы похоронить христианина, надо было уплатить османским властям «кысы паросу» — налог на «превратности судьбы».

Эпидемия шла на убыль: художник оказался одной из ее последних жертв. Город обезлюдел. Умерли многие могильщики, изготовлявшие надгробия каменотесы и резчики по камню; оставшиеся были перегружены заказами.

Прах художника захоронили в чужой могиле. В ограде самоковской церкви св. Николая, где хоронили именитых обывателей, легли рядом две плиты. На одной крест, якорь и сердце — символ веры, надежды, любви и надпись: «Здесь почивает покойная наша мать Христиания, супруга Димитра Зографа, прожившая 48 лет, переселилась в вечную жизнь в 1853 году мая 27 Вознесения Господня». На другой изображения портновских эмблем — аршина и ножниц, длинная молитва и ныне уже стершаяся, с трудом прочитываемая надпись: «…и Захарий Христов Зограф хаджи Гюрова зять преставившийся в 1853 году месяца июня 14-й день».

Поминки были достойны славы и богатства усопшего: истрачено 887 грошей да еще 400 раздали нищим, а все погребение вместе с заупокойной литургией и свечами стоило 1303 гроша и 9 пари.

Спустя три года на Афон отправился Димитр Хаджигюров. Написанные Зографом в Самокове иконы для Афона он передал в дар Карейской церкви, на помин души покойного. Из полученных им в Лавре оставшихся денег за работу шурина Хаджигюров уплатил 70 грошей и получил сохранившуюся доныне «отпустительную грамоту». Подписи Вселенского патриарха Германа IV и митрополитов, членов царьградского Синода, удостоверяли отпущение самоковскому иконописцу его вольных и невольных грехов.